Всадник бледный, или как отмечали святки в Восточной Пруссии

Именно сейчас, когда идут наши, православные святки, в канун Старого нового года, есть хороший повод вспомнить о том, как же отмечали святки в Восточной Пруссии.

Святки, по-немецки «Die zwölf Weihnachtstage» (двенадцать рождественских дней), или просто «Zwölften». На восточно-прусском диалекте – «Twelvte». Это время между рождественским сочельником и крещенским сочельником. Иными словами, период, начинающийся в ночь перед Рождеством и заканчивающийся в Крещенскую ночь – с 25 декабря по 6 января по григорианскому календарю. Некоторые православные церкви, и русская в их числе, празднуют святки с 6 по 18 января.

Обычаи являются важной частью истории любого народа; они были и остаются важной частью жизни каждого члена общества. Обычаи затрагивают каждого человека и определяют формы празднования, объединяющие множество людей. Вспомним наши обычаи, сложившиеся в советское время, например, встречать Новый год с шампанским и загадывать желание под бой кремлёвских курантов. В разных регионах обычаи могу иметь различия в некоторых деталях, оставаясь при этом общими для всего общества или его определённой группы.

 

 

Святкам были свойственны разнообразные суеверия, мистические традиции и символические действия, значительная часть которых, несомненно, пришла из языческих времен. Почти всё, что происходило в те дни и ночи, было окутано тайной и имело определённое значение.

Еще каких-то сто лет назад считалось, что в период между Рождеством и Крещением существует особая, таинственная связь между настоящим и будущим, так что предположения о завтрашнем дне можно делать из настоящего. Хотя этому убеждению, вероятно, не одна сотня лет…

Церковь, разумеется, боролась с подобными суевериями и пыталась совсем запретить праздновать святки, но результат этой борьбы был не самый впечатляющий… Городские власти трёх Кёнигсбергских городов* вместе с духовенством ещё в XVII веке издавали указы, запрещающие в святки ходить по домам, распевая песни и выпрашивая подарки, считая подобное действо «идолопоклонничеством и богохульством». Но, видимо, на запреты эти мало кто обращал внимания, поскольку повторялись они с завидной регулярностью – в 1655, 1677 и 1685 годах. В Велау (сейчас Знаменск) в 1727 году после рождественского представления, названного городскими властями «шутовством», был введён запрет на «игры в Христа» под угрозой телесного наказания.

 

Раньше центром рождественской суеты в городах была рождественская ярмарка. Молодёжь, естественно, любила пошалить и побезобразничать. Особой популярностью пользовалось пугание добропорядочных бюргеров странными и страшными масками. В 1705 году городской совет Данцига (сейчас Гданьск) вывесил в Артусхофе** указ, в котором говорилось, что все лавки старьевщиков (а именно в них, по всей видимости, местные безобразники одевались «в страшное») в сочельник должны быть закрыты в 7 часов вечера и что за любой шум и шалости нарушителям грозит штраф в 10 рейхсталеров. В Эльбинге (сейчас Эльблонг) около 1820 года, в канун Рождества, все люди, которые считали, что отмечать его у себя дома это скучно, стекались из пригородов и окрестных деревень на рождественскую ярмарку, чтобы именно там развлечься, покуролесить… и напиться.

Не отставали от простых горожан и члены городских ремесленных цехов и гильдий. У пчеловодов Ортельсбурга (сейчас Щитно) была традиция распивать в Сочельник большими кружками «беренфанг»***, а сапожники Кёнигсберга каждый вечер от Рождества до Нового года собирались, чтобы вместе выпить и поиграть в кости.

Кстати, и знаменитый «Праздник длинной колбасы», отмечавшийся  в Кёнигсберге с XVI века, приходился на Новый год. А на Крещение, 6 января, праздник для горожан устраивали уже пекари.

 

Обычаи, связанные со святками, не были одинаковыми во всей Восточной Пруссии. Этому есть простое объяснение: когда-то колонисты из самых разных немецких земель пришли в местность к востоку от Вислы, чтобы заселить завоёванные рыцарями Тевтонского ордена прусские земли. Принесённые переселенцами обычаи и традиции, наслаиваясь и переплетаясь, поварившись в общем котле с местными языческими обычаями пруссов, в результате стали отличаться от своих «прародителей». В конечном итоге носителями и хранителями этих сформированных традиций и обычаев стало, скорее, население деревень, нежели более просвещённые городские жители. Да и жили селяне дальше от строгого начальства…

Своими действиями во время святок прусские крестьяне, если так можно выразиться, решали три важные проблемы. Во-первых, старались вести себя тихо и спокойно, чтобы не привлекать к себе внимание нечистой силы – бесов и демонов – которые, как считалось, именно в преддверии нового года ведут себя наиболее яростно и злобно. Во-вторых, при этом нужно было постараться прогнать эту самую нечистую силу, причём, желательно это было сделать до наступления нового года. Ну, и в-третьих, именно в святки нужно было выяснить, с помощью различных гаданий, что же ждёт в новом году каждого, определив для себя по результатам этих гаданий план действий на весь предстоящий год.

Разумеется, последняя задача являлась самой важной и самой обширной, ведь ничто так не волнует людей, как беспокойство о будущем и, в то же время, не вселяет в это будущее надежду. Предсказание погоды также играет здесь важную роль, поскольку от погоды в наступающем году зависело благополучие крестьянина и его семьи. Кроме того, с помощью особых знаков нужно было получить ответы на вопросы о здоровье, и даже о рождении и смерти.

Определённым поведением в новогоднюю ночь (например, совершением воздаяния духам или подношением к столу символически украшенной выпечки), люди надеялись на то, что можно хоть немного повлиять на судьбу и сделать её более милостивой. И, конечно же, каждый втайне надеялся найти какое-то личное счастье, которого до сих пор был лишён.

И в Восточной, и в Западной Пруссии в деревнях в те времена строго придерживались сложившегося за века обычая делать только самый минимум необходимых дел. Запрещалось стирать белье, а тем более его развешивать. Даже детские пелёнки старались сушить в самом дальнем углу чердака. Потому что «Дикий охотник» летал по воздуху в суровые святочные ночи. В завываниях ветра и вихрях метели, обычных в это время года, казалось, слышался топот конских копыт, крики и свист его свиты, и вой сопровождающей их своры собак. Считалось, что дикое воинство старалось проскакать как раз сквозь развешанное на виду у всех бельё. Другие же считали, что развешанное в святки бельё сулило неудачу весь следующий год.

Но главное, ничего нельзя было прясть, иначе – как считалось – волк нападёт на стадо овец. Нельзя было работать на ткацком станке, а позже и на пришедшей ему на смену швейной машинке, а то скотина заболеет бешенством.

Стоящая на виду, а уж тем более вращающаяся прялка, должна была вызвать гнев госпожи Метелицы. Нельзя было совершать вращательные движения, например, молоть кофе. Даже картофель нужно было резать дольками, а не кружками.

Горох в это время не варили. По крайней мере, прислуга его не ела, потому что иначе она рисковала быть побитой хозяевами в следующем году. Но в католическом Эрмланде (сейчас Вармия), наоборот, на Рождество ели блюдо из гороха, а на утро кормили горохом скотину и птицу.

Молотьба и выпечка хлеба также подпадали под запрет в святки. Тишина и покой должны были царить в доме, а двор и конюшня должны были быть чистыми.

 

Дикий охотник  (Wilde Jäger) и госпожа Метелица (Frau Holle) — персонажи немецкого фольклора.

«Дикий охотник» — предводитель «дикого воинства» или «дикой охоты»,  со своей свитой, состоящей из призраков, летал по небу и являлся предвестником бедствий, войн и других несчастий. Тот, кто его увидел, либо погибал, либо сам вступал в его ряды.

«Госпожа Метелица» (Frau Holle) — персонаж одноимённой сказки братьев Гримм. Считается, что в основе сюжета сказки лежат древние верования германцев, которые считали «фрау Холле» покровительницей прядения и ткачества, и, одновременно, владычицей царства мёртвых.

Взбивая свою перину госпожа Метелица вызывает снегопад. Помимо всего прочего, госпожа Метелица испытывает людей, являясь в облике старой и немощной женщины, нищенки, с просьбой о подаянии и крове. Те, кто оказывает ей помощь, вознаграждаются, отказавшие —  жестоко наказываются.

 

Но надо было изгнать бесов,  которые сеяли хаос в эти дни и ночи. Для этого нужно было создать много шума. И здесь появлялась процессия, во главе которой следовал «Бледный всадник» (Schimmelreiter), щёлкающий кнутом. За ним следовали солдат, женщина-попрошайка, аист, цыган, трубочист и танцующий медведь, ведомый поводырём.

 

 

 

Фигура «Бледного всадника» в восточно-прусских святочных традициях весьма интересна. В этом персонаже, с одной стороны, можно увидеть аллюзию на одного из четырёх всадников Апокалипсиса: «И видех, и се, конь блед, и седяй на нем, имя ему смерть: и ад идяше вслед его: и дана бысть ему область на четвертей части земли убити оружием и гладом, и смертию и зверьми земными.» (Откр 6:8).

С другой стороны, можно предположить, что здесь прослеживаются отголоски культа коня у язычников пруссов: «жрецы [пруссов] считают себя вправе присутствовать на похоронах умерших… восхваляют мертвых… подняв к небу глаза, они восклицают… что они видят…мертвеца, летящего среди неба на коне, украшенного блестящим оружием». Белого цвета конь/лошадь в прыжке изображён на  легендарном гербе пруссов, а также на гербе Норденбурга.

В разное время в разных частях Восточной Пруссии как сам Бледный всадник, так и его свита, имели существенные различия.  В XIX веке в Натангии и Оберланде в руках у Бледного всадника была палка, а сопровождали его козёл и горбун. Где-то набор персонажей свиты Бледного всадника состоял из аиста, медведя и женщины-попрошайки (госпожи Метелицы). Персонажи солдата (жандарма), цыгана (цыганки), поводыря медведя, трубочиста, появились позднее, вероятно, из-за того, что было много желающих поучаствовать в такой процессии, и  для них придумывались второстепенные персонажи.

 

Все участвующие в процессии были одеты в соответствующие костюмы, изготовленные из подручных средств. Эта шумная кавалькада перемещалась по деревне от двора ко двору, заходя в дома. Кнутом или палкой Бледный всадник мог приложить любого, кто попадался ему под руку, чем он нередко пользовался, сводя счёты со своими односельчанами. Родители часто пугали собственных детей, говоря, что если те будут вести себя плохо, прискачет Бледный всадник и устроит им взбучку.

Бледному всаднику и его свите было разрешено передвигаться только по своей деревне; по преданию, за её пределами им грозили ужасные вещи, вплоть до смерти.

 

 

По дороге и в домах процессия требовала у соседей подарки и подношения.
Вот как вспоминал появление Бледного всадника один из очевидцев:

 

«Однажды вечером, когда мы пекли печенье, мы услышали вдали звон санного колокольчика, сопровождаемый щёлканьем кнута и звуками гармоники. Сёстры испугались и не хотели впускать Бледного всадника, но они знали, что тому, кто не впустит его в дом, придётся несладко весь следующий год.

Раздался стук в дверь, которая и так не была заперта. Белый конь, аист и медведь с шумом ввалились в коридор, за ними последовали и остальные. И началась дикая погоня. Бледный всадник, скачущий в своем белом саване, одной рукой держал поводья, свисающие с деревянной резной конской головы, надетой на длинный шест, а другой был готов ударить кнутом. Медведь, облачённый в старые шкуры и гороховую солому, ползал по полу и хватал нас за ноги. Аист, сплошь прикрытый белой тканью, своим длинным, заострённым клювом клевал нас в лицо, да так сильно, что наша матушка потом долго ходила с синяком на щеке. Трубочист сунул руки в печь и потом похлопал ими нас по лицу. Как мы тогда выглядели? У нас были черные лица и растрёпанные волосы, но награда была готова и мы ссыпали её в корзину женщины-попрошайки: яблоки, печенье и засахаренные орешки.

Затем всё закончилось…

Удаляясь вниз по оврагу, колокольчик и треск кнута становились всё тише. Умытые и причёсанные, мы снова стояли у горячей плиты, формовали пряничные фигурки и задвигали один огромный противень за другим в духовку. Потом мы сохранили самые красивые фигурки: всадников, оленей, орлов и лошадиные головы, красиво расписанные глазурью, чтобы можно было украсить ими ёлку в сочельник.»

 

Таких процессий в святки могло быть несколько в одной деревне. (В Натангии, кстати, существовало поверье, что если два Бледных всадника встретятся на мосту, то скоро один из них умрёт). Участники их были своеобразной сложившейся театральной труппой, они готовились к этому событию заранее, мастеря костюмы, которые использовались ими по многу лет. По окончанию святок костюмы убирались в сундуки (при этом произносились особые заклинания, которые не должен был никто слышать) до следующего сочельника.

 

 

Как уже говорилось, создаваемый святочными ряжеными шум и гам должны были отпугнуть бесов. Своего апогея эта какофония достигала перед Новым годом: мальчишки и молодые парни расхаживали по деревне и громко щёлкали кнутами (петард и хлопушек ведь тогда не было), провожая старый год и надеясь, что изгнанные бесы останутся в нём, и не попадут в новый год.

Ещё одной характерной особенностью восточно-прусских святок был гудящий горшок (Brummtopf или Rummelpott). Трое подростков, изображающие трёх волхвов, в масках или с разрисованными лицами (у одного из них, изображавшего темнокожего Балтазара, лицо было вымазано чёрной краской), в коронах или остроконечных картонных шляпах на голове, одетые в длинные белые рубахи, подпоясанные разноцветными поясами, ходили по домам и под аккомпанемент монотонно гудящего горшка пели так называемые «кухонные» песни (своеобразный жанр народного творчества, сложившийся в XIX веке, представляющий собой жалостливо-сентиментальные песни, которые любили напевать домохозяйки, горничные и домработницы).

Начинали свой концерт «волхвы» следующими словами:

 

«Мы войдем без всяких насмешек!
Хорошего доброго вечера, дай нам Бог.
Приятного доброго вечера,
Весёлого времяпрепровождения.
Который приготовил Господь наш Христос!»

 

 

Святочные гадания начинались с первого дня святок, с Рождества. Двенадцать святочных дней соответствовали двенадцати месяцам следующего года. Поэтому люди внимательно следили за погодой в каждый из этих двенадцати дней. Первый день святок соответствовал январю, второй – февралю и так далее. Сельские жители записывали все погодные явления, а потом в течение года сверялись с записями и радовались, когда их предсказания сбывались.

Считалось, что самые длинные ночи в году символически раскрывают радости и горести предстоящих двенадцати месяцев, а погода этих двенадцати дней словно даёт информацию о погоде на весь предстоящий год. Если в начале святок, то есть в Рождество, была метель, то это означало суровый январь. Если в канун Нового года шел дождь, люди говорили: «Что ж, август будет неплохим!». Если в сочельник была хорошая погода, следующий год должен был принести обильный урожай зерна. Если в Новый год светило солнце, можно было ожидать богатого урожая льна. Однако, если было ветрено, можно было надеяться на хороший урожай фруктов. Если в новогоднюю ночь выпадал снег, считалось, что пчёлы будут сильно роиться. А вот если на небе было видно много звёзд, это говорило о том, что  будут хорошо нестись куры.

Если между Рождеством и Новым годом падали большие снежинки, считалось, что в новом году умрут в основном старики; если падали маленькие снежинки, боялись, что умрут молодые. Собираясь в церковь в новогоднюю ночь, люди обращали внимание на тени, которые они отбрасывали в свете фонаря или луны: человек, тень которого не имела головы, умрёт в наступающем году. Одна смерть в канун Нового года означала, что в следующем году из окружения умершего умрут ещё двенадцать человек.

Считалось также, что в новогоднее утро можно будет увидеть следы гревшихся у печи умерших родственников, если перед этим хорошо протопить печь в доме и поставить рядом с ней скамейку, посыпав её пеплом.

Кульминацией святок, их серединой, был Новый год.

Полы в доме сначала начисто выметали, а потом посыпали песком, чтобы ангелам, сошедшим в новогоднюю ночь с неба, было удобнее ходить. Всей семьёй наряжали ёлку, которую приносили из леса, развешивая на ней, сделанные вручную, украшения или фрукты. Покупные ёлочные игрушки тогда были редкими, стоили немало и доступны были не каждому деревенскому жителю.

В Кёнигсберге и, в особенности, на Земландском полуострове, дети носили с собой по домам ёлку, украшенную позолоченной мишурой, колокольчиками и серебристыми рыбками, распевая песенки, а взрослые угощали их за это конфетами.

 

Не вдаваясь в детали, здесь можно упомянуть тот факт, что традиция использовать на Рождество ёлку насчитывает примерно два с половиной столетия. Въезжающего на осле в Иерусалим Иисуса горожане  приветствовали пальмовыми ветвями (сейчас на Пасху мы используем ветки вербы). Какие-либо растения, связанные с рождением Спасителя, в Новом завете не упоминаются. Считается, что украшать ель (пихту, сосну и другие хвойные — именно они остаются зелёными зимой; а у кельтов, а за тем и англо-саксов вплоть до середины XIX века, в качестве «ёлки» использовалась — тоже вечнозелёная —  омела) начали в Германии в конце XVIII столетия. Но традиция эта в своей основе имеет другую: водить хороводы и петь песни вокруг «майского дерева» (Maibaum), которая, в свою очередь, уходит своими корнями в язычество. Майским деревом чаще всего выступали липа или берёза. Но поводить хоровод вокруг дерева людям хотелось и зимой. Правда, зимой все листья опадают — и вот вам результат: на Рождество стали наряжать ель. Считается, что в Восточной Пруссии первым нарядил ёлку граф  Карл Людвиг Александр цу Дона-Шлодиен в своих имениях Дойчендорф и Дёбрен неподалёку от Пройссиш-Холланд (сейчас Пасленк). Уже через 30 лет ёлки наряжали богатые горожане и помещики практически по всей провинции, а к середине XIX столетия ёлку в доме на Рождество ставила каждая семья.

 

Особой формой рождественской ёлки была так называемая Wintarjeensboomke (зимняя ёлка) — пирамидальная композиция из четырёх яблок с маленькими еловыми ветками и четырёх свечей (или трёх, стоящих друг на друге яблок, скреплённых деревянными палочками). Её использовали те, у кого не хватало средств (или не было возможности) нарядить настоящее дерево.

На святки выпекали особое печенье.

 

«27 декабря в церкви освятили «напиток Иоанна»**** и это вино мы добавили в тесто, из которого испекли фигурки разных животных: цыплят в гнезде, коров и лошадей, а мы испекли лошадь с очень длинным хвостом, которую потом положили в поилку для скота, чтобы в неё не попадало ничего ядовитого, и чтобы скот оставался здоровым. А всю выпечку оставили на ночь в духовке сушиться. А под Новый год утром мы отнесли коров и лошадок в конюшню, и положили фигурки за ясли, а потом цыплят в курятник и всё так распределили. Ещё мы ходили к пчёлам в огород и приклеивали к ульям куски теста. И к деревьям тоже. Это должно было принести удачу, чтобы они плодились и оставались здоровыми».

 

В некоторых частях Восточной Пруссии фигурки из печенья люди зашивали под подкладку или носили в карманах вплоть до следующего года.

В окрестностях Алленштайна (сейчас Ольштын) на Новый год люди ели печенье из ржаной муки в форме длинных колосьев: чем дольше оно сохранится, тем лучше будет рожь в новом году.

Жители Восточной Пруссии, как в сельской местности, так и горожане, очень любили святочные гадания. Существовали разные способы предсказать будущее.

Из сладкой брюквы вырезали различные фигурки: подкову, ключ, монету, череп, кольцо и другие, клали их под перевёрнутые тарелки, потом тарелки перемешивали и каждый из присутствующих выбирал себе тарелку и поднимал её. Что оказывалось под ней, то и должно было случиться в новом году. Одну тарелку оставляли пустой. Считалось, что тому, кому она доставалась, не миновать горя.

Неженатая молодёжь любила гадать «на угольки». Несколько маленьких угольков разной формы опускали в большой таз с водой. Гадающий выбирал «свой» уголёк. Остальным уголькам давались имена девушек (или молодых людей, если это гадала девушка). Воду перемешивали и все сидевшие вокруг взволнованно смотрели на угольки: какие из них подплывут друг к другу?

В ручье набирали в горсть камушки. Если их оказывалось чётное число, то в новом году будет свадьба. А если нечётное – то ждать придётся ещё, как минимум, один год.

Можно было постучать палкой по забору. С того направления, где первой залаяла собака, придёт суженый (или суженая).

…И вот наступает новогодняя ночь.

 

«Ещё с вечера управляющий имением закинул повыше верёвку от колокола, который звонил перед началом и окончанием работы. Но, как и обычно, это было бесполезно. Подростки подкатили к колоколу повозку, и, взобравшись на неё, дотянулись до верёвки. Звон колокола и щёлканье кнутов в полночь возвестили всей деревне о приходе нового года.

Спустя непродолжительное время всё стихало и к часу ночи все лежали в своих кроватях.

После полудня деревня вновь оживала и веселье продолжалось до темна. По улицам ходил «рождественский козёл», одетый, как и аист из процессии Бледного всадника, в белые простыни и с рогатой маской на лице. Своими рогами он старался боднуть всех встречных. И люди не сопротивлялись этому и готовы были терпеть довольно болезненный удар рогами в грудь, так как верили, что это принесёт им удачу и благополучие в наступившем году.»

 

«Коза» или «козёл» иногда сопровождали процессию Бледного всадника.

 

Про ещё одного занимательного персонажа святочных игрищ в Восточной Пруссии — «рождественского козла» стоит сказать несколько слов. Козёл является одним из самых почитаемых животных с самых давних пор (вспомним козлобородого бога Пана у древних греков или его римского аналога Фавна). Уважали козла и германцы, считая его символом плодородия. У пруссов козёл являлся жертвенным животным.

Скандинавы не отставали ни от германцев, ни от пруссов. Скандинавский рождественский козёл «юлбок» (Julbock), поначалу требовавший от соседей подарки, трансформировался в конечном итоге в известного всем финского «йоуллупукки» — деда Мороза. И сам начал раздавать подарки.

 

Выше неоднократно упоминалась рождественская выпечка, точнее, печенье  — Pfefferkuchenfiguren  (считается, что название «перечные фигурки» произошло от того, что в средние века пряности называли общим словом «перец», а на самом деле в рецепте печенья перца как раз и нет). Понятно, что сходить в магазин и купить там готовые сладости легко и просто. Но, если вдруг кому-то захочется погрузиться в эпоху, и самому, пусть и в современных условиях (не в дровяной печи), испечь святочные фигурки, то вот вам рецепт из тех времён:

 

мука — 350 г
корица —  1 ч. ложка
кардамон — 1 ч. ложка
гвоздика — 0,5 ч. ложки
мёд — 350 г
сахар —  100 г
смалец — 100 г (можно заменить сливочным маслом)
сода — 1 ч. ложка
яйцо — 1 шт

Для глазури  смешать 2 яичных белка и 180 г сахарной пудры. Глазурь не должна растекаться. Можно подкрасить её с помощью пищевых красителей в разные цвета (например, с помощью свекольного сока).

Смешать все ингредиенты, вымесить крутое тесто. Дать ему отдохнуть полчаса в холодильнике. Раскатать скалкой до толщины 5 мм (тесто не должно липнуть к скалке). Острым ножом по шаблонам вырезать из теста фигурки. Выпекать в нагретой до 180 °С духовке 15 минут до светло-коричневого цвета.

После того, как фигурки остынут, нанести на них кондитерским шприцем узоры из глазури и дать ей высохнуть.

 

 

 

Закончить этот краткий рассказ о святочных традициях в Восточной Пруссии хочется следующим поверьем: если ночь после Рождества будет ветреной и метельной, то можно ожидать мирного года, без войн и конфликтов…

Поэтому, давайте загадаем в эту ночь бурю!

 

 

_____________________

 

 

* До 1724 года Кёнигсберг представлял из себя три самостоятельных города — Альтштадт, Лёбенихт и Кнайпхоф.

** Артусхоф — «Двор Артура», название зданий, в которых собиралось богатое купечество и патрициат в немецких городах. Название связано с легендой о короле Артуре. Артусхофы были в Данциге, Эльбинге, Кёнигсберге, Торне.

*** Беренфанг — нем. Bärenfang (медвежья ловушка) — крепкий алкогольный напиток на основе мёда, весьма популярный в Восточной Пруссии

**** Напиток Иоанна — нем. Johannistrunk, вино, освящавшееся в храмах 27 декабря в день Святителя Иоанна, и раздававшееся затем прихожанам. Прихожане также приносили с собой в храмы для освящения пиво и даже простую воду.

 

 

Источники:

Колтырин С.А. Пруссы: происхождение и взаимосвязи. — Исторический формат, № 3, 2015.

Frischbier H. Preussisches Wörterbuch: Ost- und westpreussische Provinzialismen in alphabetischer Folge. 2 Bde. — Berlin, 1882-1883.

Hartmann E. Ostpreußische Weihnacht. — Ostpreußen-Warte, Folge 12, Dezember 1955.

Lölhöffel-Tharau von H. Vom Festefeiern in Ostpreußen. — Hamburg, 1987.

Riemann E. Alte Weihnachtsbräuche in Ostpreußen. — Wir Ostpreußen, Folge 22, 20.12.1949.

bildarchiv-ostpreussen.de

 

Автор выражает признательность за помощь в переводе Андрею Левченкову.