Недавно встретилась кёнигсбергская почтовая карточка с двумя необычными штампиками, аккуратно стоящими рядом. Без труда определяешь, что они обозначают циферблат — слева часы, справа минуты. По «бокам» — день месяца (20-е число) и название этого месяца MÄRZ (март). Причём на часовом диске изображений стрелок нет, вместо них вверху стоит — тоже не вручную, а резиновым штемпельком — римская цифра 5: V. То есть пять часов вечера и примерно 55 минут, как показывает витиеватая, напоминающая ножницы, минутная стрелка на циферблате справа.
Служебная карточка отправлена из Кёнигсберга 18 марта 1915-го года, прибыла к получателю в Саксонию через два дня, 20-го числа, в самом конце рабочего дня, что и зафиксировал с немецкой педантичностью секретарь: в 17.55.
Действительно ноу-хау, говоря современным языком, неведомого нам скромного служащего (скорее, это была фрау служащая), занятого регистрацией корреспонденции, поступающей на химическую фабрику наследников Макса Яспера в саксонском городке Бернау (Chemische Fabrik von Max Jasper Nachfolger) — а вот эту пропечатанную синим цветом строку получателя на лицевой стороне пришлось читать по буковке, с лупой в руках. Название Bernau – написано крупно, карандашом.
Калининградским краеведам наверняка покажется интересным овальный штамп отправителя: это аптека Adler («Орёл») из района Ponarth (Понарт), который мы знаем благодаря производившемуся там знаменитому кёнигсбергскому пиву. Более ста лет назад Понарт был пригородом, возможно, эта аптека вообще была единственной в округе (вероятно, аптека находилась на Бранденбургерштрассе, сейчас ул. Киевская. — admin), поэтому на штампе находим также слово Drogenhandlung — термин, обозначающий, что в данной аптеке производится продажа аптекарских, косметических и хозяйственных товаров, а также химикалий. Отсюда ясно, что связывает благопристойную аптеку в восточнопрусском Кёнигсберге и химическую фабрику за тридевять земель — приобретение товаров. Это подтверждает короткий, одной фразой, текст отправителя на обороте вверху, невыцветшими чернилами: По поручению аптеки… Чернила не выцвели, но разобрать удалось лишь пару слов, где самое первое Die Auftrag — поручение, заказ.
Почтовый штемпель, оригинальные штампы креативного секретаря дирекции фабрики и штампик в адресной части карточки, аптечный штамп-визитка, подталкивающий к поиску сегодняшнего коллекционера…. Книга времени раскрыла перед нами страничку из главы на тему штемпельного дела и для этого хватило лишь двух сторон давней кёнигсбергской карточки.
Надгробия являются предметом биографических, эпиграфических, геральдических и оружейных исследований и, в меньшей степени, литературно-исторических.
Погребение умерших в священных местах было обычной практикой с раннего Средневековья, несмотря на неоднократные запреты церкви. Это было выражением особого общения между живыми и умершими. Надгробия, то есть произведения из камня, металла или дерева, обработанные скульптурно, служили для сохранения памяти об умершем. Могильные знаки обычно обозначали место захоронения и часто также формировали крышку погребальной камеры в виде могильной плиты.
Хотя христианизация Пруссии началась в конце Х века, самый старый пример христианской гробницы, найденный здесь, датируется концом XII — первым десятилетием XIII вв. Речь идет о могильной плите из гранита, украшенной крестом, которая была обнаружена во время раскопок на месте первой церкви св. Николая в Данциге, переданной доминиканцам в 1227 году. И если эту плиту с крестом можно отнести к началу интересующего периода, то, в зависимости от принятых критериев, конец может приходиться на начало Реформации.
Средневековые гробницы в Пруссии рассматривались в описях и различных каталогах памятников искусства, таких как труды по памятникам архитектуры и искусства Восточной и Западной Пруссии авторства А. Бёттихера и Б. Шмида, в отдельных описаниях городов и зданий, в отчётах о сохранении памятников и археологических объектов, а также в общих и региональных исследованиях по истории искусства и архитектуры региона. В конце XIX и начале XX века наиболее важные группы погребальных памятников были обработаны с научной точки зрения, особенно памятники в Данциге, Торне, Фрауэнбурге и Кёнигсберге, а также в Мариенбурге.
Основной проблемой при работе с такой группой памятников является вопрос о соотношении между тем, что известно сегодня, и тем, что существовало изначально. Надгробия были и остаются особенно подверженными разрушению. Как изображения, так и надписи на могильных плитах всегда стирались посетителями церкви. Прогресс разрушения этих надгробных камней можно заметить, если сравнить, например, графическую документацию надгробий Доминиканского костёла и костёла св. Марии в Данциге, составленную в конце XIX века, с их современным состоянием, где почти не сохранилось ни одной надписи или герба. Однако состояние многих памятников было далеко не удовлетворительным даже в середине XIX века, о чём свидетельствуют надгробия собора в Мариенвердере, которые были вставлены в стены нефов и хора во время реставрационных работ в 1960-х годах.
Другой причиной разрушения надгробий был обычай, практиковавшийся в течение долгого времени — особенно в современное время — использовать одну и ту же могилу разными поколениями. Уже в Средние века это привело к добавлению новых надписей и новых изображений на старые надгробия. Примером может служить данцигское надгробие неизвестной пары, которое было использовано гильдией торговцев для покрытия совместной могилы в церкви св. Марии.
Надгробия часто использовались не по назначению, в некоторых случаях даже в качестве алтарных камней. Вероятно, что были и обратные случаи. Могильная плита, испещрённая маленькими крестами и хранящаяся в церкви св. Иоанна в Данциге, была интерпретирована как алтарная плита. Если это действительно так, и плита была частью средневековой алтарной плиты, то изменение функции, безусловно, произошло после Реформации.
Практика разрушения надгробий на мелкие куски, которые затем использовались как напольные или тротуарные плиты в церквях или перед ними, практиковавшаяся даже в начале ХХ века, имела гораздо худшие последствия.
В 1239 году в Салерно (Италия) скончался Великий магистр Герман фон Зальца. Ближайшим орденским домом была Барлетта, где в часовне св. Фомы и был погребён магистр. До настоящего времени не сохранилось ни точного места погребения магистра, ни его надгробной плиты. Нет точных сведений где располагалась часовня, в которой был погребён магистр. По одной версии — часовня и орденский дом находились за пределами города и до настоящего времени не сохранились, как и место захоронения магистра.
По другой — это современная церковь св. Августина. Во время реконструкции и реставрации церкви в середине XVIII века её настоятель Фатебенфрателли распорядился использовать древние могильные камни, богатые надписями и благородными гербами, чтобы замостить ими площадь перед церковью. Таким образом, не исключено, что одна из плит на мостовой перед церковью это надгробная плита Великого магистра Тевтонского ордена Германа фон Зальца.
В Кульмзее небольшие части надгробия Великого магистра Тевтонского ордена Зигфрида фон Фойхтвангена были использованы в качестве ступеней между нефом и трансептом. Случалось также, что надгробия использовались в качестве сырья для обжига извести. Так были утрачены памятники из кирхи св. Николая в Эльбинге — проданы после разрушительного пожара 1777 года (Fuchs, 1821). Похожая судьба чуть позже постигла некоторые надгробия собора в Кёнигсберге. Бургомистр Теодор Готлиб фон Гиппель, посоветовавшись с государственным министерством, распорядился о «беспошлинной продаже» повреждённых надгробий, у которых больше не было владельца (Hagen, 1833).
Кроме того, структурные перестройки и реставрации, проведённые в рассматриваемых священных зданиях в новое время и в современную эпоху, способствовали уменьшению количества средневековых надгробий. О масштабах потерь можно судить, например, по сравнению списков надгробий в церкви св. Марии в Торне начала XVIII века и конца XIX века (Semrau, 1892). Редким и особенно ценным источником для исследования является поэтажный план церкви св. Марии в Данциге XVIII века, на котором отмечено расположение отдельных могил, а также несколько списков надгробий (Steinbucher) той же церкви (APG 300/MP 1235a; Sign. 10/354/0/342, 343. 34).
В большинстве случаев, однако, изменения в церковных гробницах проследить практически невозможно. Письменные источники, касающиеся Оливы, свидетельствуют о том, что там были готические надгробия. Однако из-за нескольких катастроф, постигших церковь — большой пожар в 1350 году, нападение гуситов в 1433 году и разорение солдатами в 1577 году на службе города Данциг, восставшего против польского короля Стефана Батория, — в Оливе не сохранилось ни одного средневекового надгробия.
Изменения пола собора Фрауэнбурга относительно хорошо документированы (Dittrich, 1913;1916). Оригинальный кирпичный пол XIV века был отремонтирован в 1480 году. В 1666 году каменная плитка была уложена в пресвитерии, а в 1673 году — в нефе. Предположительно, большое количество надгробий было переставлено в это время. Однако известно, не в последнюю очередь из завещаний, что каноников обычно хоронили рядом с их алтарями. В XVII веке было решено, что большое количество эпитафий и надгробий угрожает «прочности здания». В результате в 1682 году соборный капитул постановил, что новые эпитафии могут быть размещены в соборе только с согласия епископа. С 1720 года духовенство собора хоронили в общем склепе. В 1860-1861 годах, во время укладки новой напольной плитки компанией Верхан из Нойса, большинство надгробий были установлены в тех местах, где впоследствии были установлены скамьи. Несмотря на то, что была соблюдена особая осторожность, несколько плит раскололись на такое количество кусков, что, по мнению каменщиков, они больше не были пригодны для использования и поэтому были пущены на обжиг извести. Позднее, в 1923 году, пол был отремонтирован, а в 1982 году в связи с установкой центрального отопления некоторые надгробия пришлось переложить заново.
Количество надгробий уменьшилось, не в последнюю очередь из-за событий Второй мировой войны, в результате шесть из семи известных готических надгробий в Эльбинге были утрачены.Практически все надгробия собора Кёнигсберга были утрачены в ходе разрушения собора в ходе войны и последующих лет.
До недавнего времени крепление могильных плит к стенам церкви было широко распространенным методом защиты изображений на плитах от разрушения. Предпочтительным методом сохранения памятников является повторная установка отреставрированных надгробий в пол, часто не на первоначальном месте, а в месте, определенном архитектором интерьера. Лапидарий церкви св. Маттеуса в Пройссиш Старгарде или две данцигские церкви св. Иоанна и св. Петра и Павла могут служить примерами такой процедуры. Полезность таких процедур может быть под большим вопросом, поскольку панели теперь снова подвергаются периодическому наступанию на них прихожанами.
Надгробия членов Тевтонского ордена
До строительства часовни св. Анны в Мариенбурге у ордена не было постоянного места захоронения для своих членов в Пруссии. Так ландмейстеры были похоронены в различных церквах Пруссии, и по этой причине же неизвестно последнего места упокоения большинства из них. По всей вероятности, в самый ранний период в соборе Кульмзее была предпринята попытка создания центрального некрополя для ландмейстеров. Для магистров хоть и создали в резиденции общую усыпальницу, тем не менее захоронены они также и в других местах. В других случаях, о которых известно фрагментарно, и почти исключительно в отношении замков комтурии, расположенных в городах, братьев обычно хоронили в приходских церквах, над которыми орден имел право патронажа, или в госпитальных церквах.
Великие магистры
Большинство великих магистров Тевтонского ордена нашли свое последнее пристанище в соборных церквах Пруссии. Собор в Кульмзее, Мариенвердер и Кёнигсберг были местом последнего упокоения верховных руководителей Ордена.
5 марта 1311 года в Мариенбурге скончался Великий магистр Ордена Зигфрид фон Фейхтванген. В 1309 год он перенёс столицу Ордена из Венеции в Мариенбург и соответственно был первым магистром Ордена, скончавшимся в Пруссии. Но погребён он был не в новой столице, а в одном из старейших соборов Пруссии, кафедральном соборе Кульмского епископата — соборе Святой Троицы в Кульмзее. «В тот год (1311), в III ноны марта, брат Зигфрид фон Фейхтванген, великий магистр ордена дома Тевтонского, умер в капитуле в Мариенбурге и был погребен в Кульмензее, в соборной церкви» (SRP 1, 176)
Точное место его захоронения в соборе неизвестно, однако до настоящего времени сохранились фрагменты надгробной плиты магистра, которые используются как ступени в капеллу блаженной Ютты Зангерхаузенской (ок. 1200 — 1260), покровительницы Пруссии, похороненной также в соборе Кульмзее. Предположительно рядом с блаженной Юттой в правом нефе собора и был погребён магистр фон Фейхтванген.
Преемник Зигфрида фон Фейхтвангена, Карл фон Трир, в ходе внутренних противоречий, был вынужден покинуть Пруссию и последние годы его руководства Орденом прошли в Империи. В 1324 году он нашел свое последнее пристанище в орденской часовне в своем родном городе Трире (Niess, 1992).
Следующий магистр, Вернер фон Орсельн, убитый в Мариенбурге 18 ноября 1330 года, был похоронен в соборе в Мариенвердере — «Когда же тело магистра было со слезами и рыданиями благоговейно и торжественно, как подобало, погребено в Мариенвердере в кафедральной церкви… » (SRP 5, 611). Вероятно, это было связано с необходимостью быстро прекратить спекуляции после шокирующего для самого Ордена, негативного для его имиджа и репутации убийства, совершённого братом Иоганном фон Эндорфом.
В соборе на Кнайпхофе был погребён магистр Лютер фон Брауншвейг, который и поспособствовал строительству собора и завещал его похоронить там. Точное место захоронения его неизвестно. Исследователь Конрад Штайнбрехт выдвигает предположение, что изначально магистра, как основателя собора, похоронили за алтарём в пресвитерии (Steinbrecht, 1916). Место его погребения было накрыто надгробием из готландского известняка. В начале 1830-х гг. у эпитафии канцлера Иоганна фон Коспота была обнаружена надгробная плита магистра Лютера. У плиты отсутствовала нижняя часть, готические буквы стёрлись со временем, однако благодаря гипсовым слепкам удалось восстановить текст на ней.
FRATER . LUThERVS . FILIUS . DUCIs / . DE . BRUNKSWIK . MAGISTER . GENERALIS . hOSPITALIS SANCTE / (MARIE · DOMUS . ThEUTONICOR . PREFU) / IT . ANNIS . IIII . OBIIT . ANNO . DOMINI . MCCC XXXV . XIIII . KAL . MAII .
Брат Лютер, сын герцога Брауншвейга, магистр великий госпиталя Пресвятой (Марии ордена Тевтонского правил) 4 года, умер в год Господень 1335 14 календы мая.
Однако уже тогда (1830-е гг.) в южной стене высокого хора собора существовала ниша с якобы захороненными останками Великого магистра. В этой нише была расположена лежащая фигура Лютера фон Брауншвейга. Предположительно фигура была создана в XVI веке кёнигсбергским мастером. Фигура магистра была выполнена из липы и окрашена — красная туника и шапочка-таблетка, голубая подушка и белый орденский плащ с чёрным крестом. Отсутствовали руки и ноги, которые были созданы в Мариенбурге и добавлены во время реставрации в начале ХХ века.
В нише была эпитафия, сначала простым шрифтом, потом заменили на готический:
Hic Conduntur Ossa Conditoris Templi Cathedralis Luderi Ducis Braunsvicensis
Здесь погребены кости основателя кафедрального собора Лютера, герцога Брауншвейгского, великого магистра Тевтонского ордена, умершего в 1335.
После реставрации в стене рядом с нишей появилась надгробная плита замландского епископа Генриха II Кувала.
Генрих II Кувал (Кубал) был епископом Самбийского диоцеза с 1386 по 1395 год. Скончался 28 августа 1397 года, похоронен был в высоком хоре собора Кёнигсберга. Большинство епископов Замланда были погребены в cоборе, однако до наших дней сохранилась лишь (условно) надгробная плита епископа Кувала. Латинская надпись на его плите гласила:
Ter . lege . C . prius . M . supra . XC volvito . septem / Augustin . festo . cubal . obitus . memor . esto . octavi sambe . presulis . ecclesie
Трижды считай сто, а сначала – тысячу, после же – девяносто, прибавь еще семь, в праздник Августина помни о кончине восьмого предстоятеля церкви Самбии.
На его надгробной плите было два изображения. По одной версии — это епископ в молодости и старости, по другой — это надгробная плита сразу двух епископов — Генриха II Кубала и его приемника Генриха III Зеефельда. Плита располагалась у стены разрушенного собора до начала 1990-х годов. В настоящее время предположительно находится в фондах КОИХМ.
Но основным некрополем была часовня св. Анны в замке Мариенбург. Там были похоронены 10 Великих магистров. Однако неизвестно, все ли они были удостоены могильных плит. До наших дней сохранились только надгробные плиты — Дитриха фон Альтенбурга, Генриха Дуземера и Генриха фон Плауэна.
Рифмованная надпись маюскулом на могильной плите Дитриха фон Альтенбурга, похожей на плиту Лютера фон Брауншвейга, гласит:
+ DO . UNSERS . hEREN . XPI . IAR . WAS . M . D / RI . C . XLI . GAR . DO . STARB . D . MEIST . SINE . RICh . VON . ALDENBURC . BRUDER / DITERICh . hIE . LEGIN . DIE . MEISTERE / BEGRABEN . DER . VON . ALDENBURC . hAT . ANGEHABEN . AMEN .
Господа нашего Христа был год 1341. Умер магистр фон Альденбург, брат Дитрих. Здесь покоятся магистры начиная с Альденбурга. Аминь.
Штайнбрехт предполагает, что автором текста на плите мог быть брат-капеллан и орденский летописец Николай фон Ерошин, автор рифмованной «Хроники земли Прусской» (Steinbrecht, 92). В тоже время в тексте содержится ссылка на преемников магистра. И можно предположить, что гробница Дитриха фон Альтенбурга была создана как минимум после смерти Генриха Дуземера, 12 лет спустя, так как он индивидуально почитается на надгробной плите (von Quast, 1851).
Неизвестно точно является ли это символической гробницей или надгробной плитой. Те же сомнения относятся и к плите Генриха фон Плауэна. Могильная плита Дитриха фон Альтенбурга, расположенная между могилами Дуземера и Плауэна, закрывает глубокую полость, предположительно коллективное захоронение Великих магистров, похороненных в Мариенбурге. К примеру, епископы Помезании (собор Мариенвердер) и Кульма (собор Кульмзее) также были похоронены в коллективных гробницах. Обстоятельства захоронений в часовне св. Анны доподлинно неизвестны. К сожалению, нет достаточных свидетельств об изменениях первоначального состояния, которые произошли здесь как в современное время, так и особенно во время реставрационных работ XIX — начала XX веков. Неизвестно даже их первоначальное размещение в часовне и были ли на самом деле могилы под надгробными плитами Плауэна и Дуземера.
Великий магистр Лудольф Кёниг оставил свою должность в 1345 году из-за продолжительной депрессии и душевного недуга. Он получил должность комтура в Энгельсбурге, где и скончался в 1348 году. Погребён был в Мариенвердере, в крипте собора. В настоящее время в пресвитерии собора висит надгробная плита, которая исследователями идентифицируется как плита Лудольфа Кёнига. Латинская надпись по периметру плиты и в кресте гласит:
(Creator . omnium . rerum . deus . qui .) me . d[e] . limo . terre . plasmasti . et . mi[r]abiliter e[t] . p[ro]p[ri]o . sa[n]gvine . redemisti . corpus . q[ue] . meu[m] . licet . modo . putrescat . (de . sepulcro . facies) . in . die iudicii . resuscita[r]i . et . ad . dext[r]a . colloca[r]i . et . vivere . fili . dei . mis . mei
Господь, Создатель всего, сотворивший меня из праха земного и чудесным образом искупивший меня Своей Кровью, сделай так, чтобы тело мое, сотворенное по Образу Твоему, восстало из могилы в день Страшного суда и снова облеклось в плоть и ожило. Сын Божий, помилуй меня.
Следующий магистр Генрих Дуземер также оставил свою должность в конце 1351 года из-за ухудшения здоровья. В 1352 году он перебрался в замок Братиан, где и скончался в 1353 году. Похоронен был в усыпальнице великих магистров в часовне св. Анны замка Мариенбург. Как упоминалось выше в часовне сохранилась его надгробная плита. Прямоугольная плита с изображением покойного, стоящего в остроконечной арке с маскароном, первоначально считалась плитой магистра Винриха фон Книпроде (Voigt, 1824). Магистр облачён в мантию с крестом на левом плече. Правая рука покойного положена на сердце, а левая поддерживает щит с крестом и мечом, помещённым за ним. Лицо обрамляют пышные, слегка волнистые волосы и подстриженная борода. В верхних углах над аркой очертания пары ангелов. Выше — неразборчивые остатки минускульной надписи. По периметру рифмованная надпись маюскулом:
(DO) UNSERS hERR IAR WAS . LOVF M (… / …) C LDR I ICZ · / V hOUF BEGRABEN WART ALhIE / DI LICH DES [Hoemeister Hinerich]
Господа нашего был год 1(353). Здесь погребено тело (Великого магистра Генриха).
Неразборчивые очертания изображения усопшего и ангелов, а также надписи были отмечены Фойгтом, а затем Виттом (Voigt, 1824; Witt, 1854). Первые работы по сохранению были проведены в 1821-1824 гг. В 1885 г. недостающие углы были восполнены цементными заплатами. Плита была вновь сильно повреждена в 1945 г. при обрушении свода часовни. В результате изображение на плите практически полностью повреждено и неразборчиво.
Последующие магистры Ордена от Винриха фон Книпроде до павшего в Грюнвальдской битве Ульриха фон Юнгингена были захоронены в часовне св. Анны. Однако никаких надгробий, эпитафий и иных материальных свидетельств их погребения там не сохранилось.
Отображением событий Грюнвальдского сражения можно считать фреску на западной стене капеллы св. Анны. Работу на ней начал Генрих Шапер и завершена она была уже после его смерти Фридрихом Швартингом в 1914 г. Картина была посвящена орденским рыцарям, павшим в Грюнвальдской битве — покровитель европейского рыцарства св. Георгий передал тевтонских сановников во главе с магистром Ульрихом фон Юнгингеном на попечение Марии с Младенцем.
У стены с фреской в роли кенотафа павших рыцарей располагалась копия эффигии магистра Конрада фон Тюрингена, установленная в период реставрации в начале XX в.
Эффигия великого магистра Конрада фон Тюрингена расположена в кирхе св. Елизаветы в Марбурге, где он и был захоронен в 1240 году. Великий магистр изображен в орденском одеянии с плетью в правой руке, что символизирует духовное перерождение и акт покаяния. В ногах изображены два герба — Орденский крест и личный герб Конрада «тюрингский лев».
Поскольку не сохранилось никаких прижизненных изображений его предшественников на посту магистра, надгробие Конрада фон Тюрингена является самым ранним портретом одного из магистров Ордена.
Третья плита, располагающаяся в настоящее время в часовне св. Анны, принадлежит магистру Генриху фон Плауэну. Спаситель Ордена и защитник Мариенбурга, он стал магистром в 1410 году, но затем был смещён с поста и в 1414 году отрёкся от должности магистра. С 1414 по 1424 год бывший магистр фон Плауэн провёл в заключении, после чего последние годы провёл в замке Лохштедт. Скончался магистр в 1429 году. А вот дальше начинается интересное. Раскопки, проведённые в 2006-2008 годах в крипте собора Мариенвердера, выявили, что третьим магистром, погребённым там, был Генрих фон Плауэн (Grupa/Kozłowski, 2009). В тоже время надгробная плита фон Плауэна располагалась в часовне св. Анны, как минимум с XIX века. Неизвестно точно, с XV века ли она находилась в часовне или была перенесена туда позже из крипты собора Мариенвердера.
Плита фон Плауэна с утратами и трещинами, в четырех углах были круглые розетки с металлическими аппликациями, возможно, с символами евангелистов, надпись минускульным готическим шрифтом.
In . der . Iar · / czal . xpi . M . cccc . xxix . do . starp . der / erwi(rdige] / . bruder (…) heinrich . van . plawen .
В 1429 году умер брат Генрих фон Плауэн.
Три последующих магистра — Михаэль Кюхмайстер фон Штернберг, Пауль фон Русдорф и Конрад фон Эрлихсхаузен, — были также погребены в часовне св. Анны. Двоюродный брат последнего, Людвиг фон Эрлихсхаузен, будучи магистром, покинул заложенный наёмникам в ходе Тринадцатилетней войны Мариенбург, и перебрался в Кёнигсберг, где скончался в 1467 году. Погребён магистр был в крипте собора Кёнигсберга, расположенной под высоким хором.
Последующие четыре магистра были также погребены в крипте кёнигсбергского собора. Ни одной надгробной плиты от этих захоронений не сохранилось, а вероятно, и не было.
Крипта располагалась под высоким хором собора. В крипте было пять камер с довольно низкими сводами. Самая северная камера была замурована навечно в 1809 году. В ней, по преданию, покоятся останки великих магистров Эрлихсхаузена, Ройса фон Плауэна, Рихтенберга, Ветцхаузена, Тиффена, а также пяти отпрысков от первого брака герцога Альбрехта, герцогини Доротеи, самого герцога Альбрехта, герцогиня Анна Мария, два сына герцога Альбрехта Фридриха, умершие детьми, графиня Елизавета Бранденбургская, жена маркграфа Георга Фридриха, и слепорожденная дочь Елизавета от второго брака герцога Альбрехта. Гробы датируются 1467-1596 гг. и вряд ли сохранились в хорошем состоянии. Предположительно, во время французской оккупации, они были разграблены и находились в таком запущенном состоянии, что их решено было замуровать, чтобы навсегда скрыть от посторонних глаз. В среднем склепе, прямо под эпитафией герцога Альбрехта, находился большой оловянный гроб с останками маркграфа Иоанна Сигизмунда Бранденбургского, сына курфюрста Иоанна Георга. Он умер, будучи правителем герцогства Клеве в 1640 году, и был перенесен сюда и похоронен в соборе Кёнигсберга в 1642 году (Dethlefsen, 1912). После реставрации собора в начале ХХ века этот гроб был выставлен в нижнем хоре, а крипта окончательно закрыта.
Среди надгробий и эпитафий высокого хора находились и фигурные портреты в натуральную величину шести магистров, живших в Кёнигсберге. Это Людвиг фон Эрлихсхаузен, Генрих Ройс фон Плауэн, Генрих Реффле фон Рихтенбертг, Мартин Трухзес фон Ветцхаузен, Иоганн фон Тиффен и Фридрих Саксонский. Рисунки созданы были до 1595 г., поскольку в это время Хенненберг поручил Каспару Фельбингеру сделать с них гравюры на дереве, которые тот включил в свой труд по истории Пруссии.
Предположение о том, что каждая картина всегда выполнялась по заказу непосредственного преемника на посту, скорее всего, неверно. По крайней мере, первые пять настолько явно выдают одну и ту же руку, что объяснить это родство лишь стилем разных художников не представляется возможным. Даже путем одной только перекраски, как это сделал Лёшин в 1833 году при реставрации собора, это сходство не было внесено в картины, которые первоначально имели разный характер. Остается только предположить, что все эти пять картин были заказаны сразу Великим магистром, герцогом Саксонским. Изображение самого герцога, безусловно, самое значительное в серии, является хорошей работой, принадлежащей к виттенбергской школе, созданной при Альбрехте Прусском. Примечательно, что только этот герцог изображен с поднятым мечом. Опущенный меч его предшественников означал их зависимость от Польши. Фридрих не давал этой феодальной присяги, и поэтому поднятый меч достался ему.
Предпоследний магистр Ордена Фридрих Саксонский до своего избрания не был членом Ордена, в 1498 году орденское посольство предложило ему занять должность магистра. В 1507 году он покинул Пруссию и перебрался в Европу, с целью поиска союзников и помощи в борьбе с Польшей. В 1510 году он скончался в Рохлице и был погребён в Мейсенском соборе. Его надгробие в княжеской капелле Мейсенского собора сохранилось до наших дней. Хотя его фигура и черты лица несколько идеализированы, в целом изображение схоже с известными прижизненными изображениями магистра.
Известно несколько изображений магистра Фридриха Саксонского. Один прижизненный портрет магистра располагался на северной стене высокого хора собора Кёнигсберга, в окружении других портретов «кёнигсбергских магистров». Так ниже и левее висел портрет Людвига фон Эрлисхаузена.
Этот портрет взял за основу гравер Каспар Фельбингер, создававший портреты магистров для книги Хенненберга (1595). В целом полностью повторив детали — поза, щит-картуш, меч, головной убор и шлем, — он почему-то добавил усы безусому Фридриху. А вот в книге Харткноха 1684 года портрет Фридриха уже полностью выдуманный, хотя и явно срисован с работы Фельбингера.
Другое прижизненное изображение магистра — камерный портрет, точнее копия, Кранаха— младшего с несохранившегося саксонского портрета. Изображение внешности магистра практически повторяет кёнигсбергский портрет. Сохранившаяся копия создана уже после смерти магистра в 1578-1580 гг.
Надпись на надгробной плите Фридриха Саксонского гласит:
Nach xpi [Christi] gepurtt . M.CCCCC . vnd . X . iar . Am XIV tag | des monats decembris ist zu Rochlitz mit tod | v<or>schaiden der hochwirdig durchlauchtig vnd hochgeporrn furst vn<d> herr herr Friedrich teunsches ordennß | hohemaister coadiutor der Ertzpischofflichen kirc |hen zu magdeburg herzog zu sachxen lanttgraff | In turingen vn<d> marggraff zu meysse<n> . des selle got gnedig vn<d> barmherzig sey . des leychnam hy begraben ligt +
В год от Рождества Христова 1510. В 14-й день месяца декабря в Рохлице смертью сражен досточтимый светлейший и высокородный князь и владыка господин Фридрих Тевтонского ордена верховный магистр, коадъютор кафедрального собора в Магдебурге, герцог Саксонский, ландграф Тюрингский и маркграф Мейсенский. Да будет Господь милостив и милосерден к его душе. Тело его покоится здесь.
Последний магистр Ордена Альбрехт фон Бранденбург также был погребён в соборе Кёнигсберга, но уже как светский правитель, герцог Пруссии. Ему, его первой супруге и пятерым детям была посвящена тумба-надгробие в центре высокого хора. Отдельно ему была посвящена огромная эпитафия на восточной стене высокого хора, выполненная фламандским скульптором Корнелисом Флорисом.
Ландмейстеры, великие управляющие и другие орденские сановники
Вероятно некрополь орденских сановников создавался в соборе Кульмзее, что подтверждается документом Великого магистра Михаэля Кюхмейстера от 1419 года. Он утвердил в соборе лампаду с вечным огнем, горящую для упокоения душ погребенных там братьев. Огонь должен был гореть в часовне Святого Иоанна, где покоились орденские рыцари (UBC 1 411-2). Неизвестно, где могла находиться эта часовня, высказываются предположения, что это был склеп (Mroczko, 1980).
В 1263 году в Кульмзее был похоронен ландмейстер Хельмерих фон Вюрцбург, павший в битве с натангами, а в 1300 году — Людвиг фон Шиппен (SRP 1 102, 165; Dorna, 2012). Остатки надгробия другого прусского ландмейстера, Конрада Сака, скончавшегося в 1308 году, были найдены в соборе Кульмзее и описаны Фердинандом фон Квастом (von Quast, 1850). К концу XIX века надгробие не сохранилось, но трудночитаемая надпись на остатках плиты гласила (Schmid, 1935):
… EODSI . R … BIIT . FRAT … CVN … SACCVS . PRECEPTOR . P …
О захоронениях братьев, занимавших должности великих управляющих, известно немного. К этим должностям относятся: верховный маршал, великий комтур, верховный госпитальер, верховный интендант и казначей.
Известно, что из верховных маршалов на своей должности и своей смертью умер лишь Зигфрид фон Данфельд в 1360 году — «Затем брат Зигфрид, маршал, который очень вознёс орден, муж великой решительности, набожности и благородной жизни, окончил дни свои в день святого Георгия» (SRP 2 523-4). Место его погребения не указывается, но можно предположить, что это была одна из церквей Кёнигсберга, который был резиденцией маршала.
Следующий маршал Хеннинг Шиндекопф пал в битве при Рудау в 1370 году, получив смертельное ранение копьём в лицо. Умер маршал по дороге в Кёнигсберг, в районе Кведнау, у трактира Матцкален. По одной из версий он был и похоронен в кирхе Кведнау. На самом деле маршал был погребён в кирхе Марии Магдалины, которая располагалась за Кёнигсбергским замком (Stein, 1730; Bötticher, 1897). В начале XVIII века там были найдены останки человека с медальоном-амулетом, содержавшим буквы Б и Х — предположительно «брат Хеннинг». Однако исследователями он относится ко времени минимум на 100 лет позже смерти Шиндекопфа (Vossberg, 1843).
В битве при Рудау, согласно хроникам, помимо маршала Шиндекопфа пало 26 орденских братьев. Среди них — комтур Бранденбурга Куно фон Хаттенштайн, хаускомтур Бранденбурга Хайнрих фон Стокхайм и комтур Редена Петцольд фон Корвиц. Место их захоронения неизвестно. Также в битве погиб один из рыцарей-гостей ордена Арнольд фон Лорех.
И ещё один маршал, павший на поле боя, Фридрих фон Валленрод, погибший в Грюнвальдском сражении. Место его погребения неизвестно. Часть павших в битве была захоронена на поле боя, часть в Остероде, и часть опознанных, вместе с магистром, были доставлены в Мариенбург и погребены в замке.
Надгробие великого комтура Куно фон Либенштайна в приходской церкви св. Фомы в Ноймарке единственное из надгробий великих управляющих, сохранившееся до наших дней. Он оставил должность великого комтура в 1387 году и закончил свои дни фогтом Братиана в 1392 году (Heckmann, 2014). Действительно уникальное надгробие Куно фон Либенштайна заслуживает особого описания и ему посвящены отдельные исследования (Nickel, 1955; Wróblewska, 1961).
Плита размером 2,50 х 1,40 метров установлена в западной стене церкви. Поверхность состоит из 11 прямоугольных латунных листов разного размера. Фон панели, отделенный от надписи узкой полоской цветочной нити, покрыт тонкой мелкой гравированной сеткой. Четыре угла надписи украшены медальонами с изображением фигур евангелистов с цветочным мотивом. В центре панели изображен рыцарь Ордена в боевом облачении, попирающий льва и окруженный девятью ангелами с распростертыми крыльями, часть которых с семейными гербами фон Либенштайна.
Латинская надпись минускулом гласит:
Hic . iacet . dominus . kune / de libensteen . qui . fuit . advocatus . in bratian . qui . obiit . a / nno . domini . M . CCC XCI . in . / feria . quinta . octo . dies . post . jestum . santi . borchardi ame.
Здесь лежит господин Куно де Либенштайн, который был фогтом в Братиане, который умер в 1391 году на четвёртый день после дня Святого Бурхарда. Аминь.
Великий комтур Куно фон Лихтенштайн также погиб в Грюнвальдской битве и место его погребения, как и маршала фон Валленрода, неизвестно.
Из верховных госпитальеров (и комтуров Эльбинга по совместительству) на своей должности скончалось несколько человек. Однако сведения о погребении известны лишь об Ортлуфе фон Трире, оставившего должность в 1371 году. Надгробие скончавшегося в 1377 году фон Трира располагалось в церкви эльбингского госпиталя св. Духа. Латинская надпись маюскулом на плите гласила:
ANNO . DNI . M . CCC . LXXUII . DIE / MARCI . EWAGELICTE + DNS . ORTOLFUS . DETRI / RE . ET (…) XXIII . ANNOS / CONMEND(ATOR . DE .) ELBING . ORATE . PRO . EO .
В год Господа нашего 1377, в день святого Марка Евангелиста, умер Ортлуф из Трира, и … 23 года комтур Эльбинга. Молите Бога о нем.
Место для погребения выбрано не случайно. Поскольку в замке Эльбинг не было погребальной часовни как в Мариенбурге, местом для захоронения была выбрана госпитальная церковь, находящаяся в подчинении верховного госпитальера. В 1933 году удалось поднять камень и установить его снаружи перед южной стеной церкви (Schmid, 1936).
О захоронениях и надгробных плитах братьев, занимавших должность верховного интенданта (и комтура Христбурга по совместительству) сведений никаких нет. Точно также нет сведений и о братьях, занимавших должность казначея. При этом из умерших в этих должностях братьев известны двое — Альбрехт фон Шварцбург и Томас фон Мерхайм, погибшие в Грюнвальдском сражении.
В нижнем замке Мариенбурга в церкви св. Лаврентия был погребён брат-рыцарь Дитрих фон Логендорф, дипломат и советник магистра, скончавшийся в 1424 году.Надпись минускульным письмом на его гербовом надгробие гласит:
In . der . iarczal unsers hern . / M . CCCC . IIIIxx verestarb . der . hervirdige / . unde strenge . Diherich . van . / logendorff + ritterhibegraben . bitten . got . vor . en +
В год Господа нашего 1424 умер великолепный и строгий рыцарь Дитрих фон Логендорф. Прошу, молитесь о нём.
Его геральдическая надгробная плита в стене церкви сохранилась до наших дней (Dobry, 2005).
Известно, что в большинстве случаев братьев из комтурств обычно хоронили в городских приходских церквах, над которыми Орден имел право патронажа, или церквах госпиталей и монастырей. В то же время это могли быть и церкви других монашеских орденов. С другой стороны, точно неизвестно, где хоронили после смерти братьев из замков, расположенных за пределами городских территорий.
Средневековые источники также позволяют подробно рассмотреть захоронение орденских братьев из замка Торн. Согласно документу, изданному 14 октября 1346 года, великий магистр Генрих Дуземер наделил приходскую церковь в Старом Торне тремя окрестными деревнями. На приходском священнике и клирике лежала, среди прочего, обязанность молиться за многочисленных тевтонских братьев, покоящихся в этом храме (PUB 4, 75). Захоронения там, вероятно, образовались в период с середины XIV по середину XV веков, пока там существовал орденский дом, который в последующем переместился в Торн (Jasiński, 1981).
В документе от 12 сентября 1415 года великий магистр Михаэль Кюхмайстер выражает свое согласие на слияние бенедиктинского монастыря с больницей Святого Духа в Торне. Есть информация о том, что в последней издавна хоронили братьев Ордена (UBC 1, 490). От 17 ноября 1451 года дошёл документ епископа Кульмского Яна Маргенау, на основании которого он представил Андрею, капеллану комтура Торна, нового викария в церкви Святого Духа в этом городе (APT, Kat. I, nr 1293). Этот священнослужитель, вероятно, должен был совершать молебен для орденских братьев из замка Торн, похороненных в этой церкви.
Есть сведения от 1413 года, что тевтонские братья похоронены также в августинском монастыре в Хойнице (Observationes nonnullae…, 1910).
Комтур Данцига Давид фон Каммерштайн, скончавшийся в 1321 году, был похоронен перед входом в зал капитула цистерцианского монастыря в Оливе (Kronika oliwska, s.93). Позже орден использовал часовню в хоре доминиканского монастыря в Данциге в качестве места захоронения братьев Ордена. Письмом от 27 июля 1446 года приор Генрих Мюнбеке, Паувель Крузе, Герман Триппенмахер и другие братья доминиканского монастыря Святого Николая в Данциге разрешают светскому священнику, по просьбе магистра Конрада фон Эрлихсхаузена, проводить ежедневные мессы для братьев Ордена на их традиционном месте захоронения — в часовне доминиканского монастыря (GStA PK, XX. HA, Perg.-Urkk., Schieblade LIV, Nr. 23a). Ещё в начале лета 1446 года орденский чиновник, ведающий таможенными сборами и пошлинами в Данциге (Pfundmeister) Винрих фон Манштедт учредил мессу за упокой усопших братьев Ордена, совершаемую у алтаря в погребальной часовне. Также фон Манштедт учредил должность для священника-мирянина, которому он определил ежегодную плату в 9 марок. 10 июля магистр Конрад фон Эрлихсхаузен утвердил это учреждение и договорился с доминиканцами, что ежедневно в часовне будет совершаться утренняя месса светским священником и 4 раза в год бдение и утренняя месса доминиканцами. В письме от 27 июля 1446 года доминиканцы по просьбе Великого магистра обязались предоставить священника, который каждое утро служил бы мессу в часовне, у хора монастырского церкви, где находилась усыпальница братьев. В 1466 году часовня перешла в ведение братства св. Христофора Артурова двора в Данциге. До настоящего времени сохранилось геральдическое надгробие неизвестного Каспара фон Вульфштейна, умершего 13 декабря 1425 года, расположенное в полу доминиканской церкви (Engel/Hanstein, 1893).
Перед алтарем приходской церкви Святого Варфоломея в Пройссиш-Холланд находилось надгробие комтура Пройссиш-Холланда (Stein, 1730). Несохранившееся надгробие относится к концу XV — началу XVI веков, когда пфлегерство Пройссиш-Холланд стало комтурством.
Плита Гюнтера фон Хоэнштайна, комтура Бранденбурга, скончавшегося в 1380 году, располагалась в приходской церкви Бранденбурга. Вполне разборчивая надпись минускулом гласила:
+ xpi . tciii . iar . vnd . lx . vorw / ar . maria . magdalenen . tag . g…nth d be / tot . lach . von . hoensteyn . d . m / ilde sich alher . mein . bilde . seh . uf . hohi . begr / abe . got . myse . dy . sele . h / aben .
Орденский хронист Николай фон Ерошин, создававший свою хронику в 1-й половине XIV века, упоминает об одном брате-рыцаре Генрихе фон Бондорфе, погибшем в 1330 году при осаде крепости в Вышогруде и похороненном в цистерцианском монастыре в Кульме (SRP I, s.618).
Предполагалось, что рядовых членов Ордена хоронили на территории замковых форбургов или рядом. Это неверное предположение было основано на найденных во внешнем форбурге замка Данциг пяти надгробиях — три из них без каких-либо украшений, а два украшены крестом (Azzola, 1992; Dobry, 2005). Однако подобные находки отсутствуют в других замках и предположение не подтверждается археологическими изысканиями. В то же время территория восточного пархама высокого замка Мариенбург, к югу от часовни св. Анны, в орденский период использовалась в качестве кладбища (Dobry, 2005; Józwiak/Trupinda, 2007).
Захоронения иностранцев и гостей Ордена в Пруссии
Из многочисленных соборов и церквей Пруссии собор в Кёнигсберге был важным некрополем, где хоронили в основном светских гостей Ордена — участников экспедиций в Литву. Согласно Детлефсену, три неполные могильные плиты, первоначально с металлическими вставками, в нижнем хоре собора Кёнигсберга были надгробиями рыцарей Ордена. Однако нельзя исключать, что это были гости Ордена, погибшие во время походов против литовцев или умершие в Пруссии.
Фламандский дипломат и путешественник Жильбер де Ланнуа видел в 1413 году в Кёнигсберге «гербы … со времен прусских путешествий» (de Lannoy, 1840). Вероятно, он упоминает о гербовых мемориальных щитах, либо же гербовых табличках, вывешиваемых гостями Ордена в память о походе, из которых до наших дней ничего не сохранилось.
Мемориальные таблички, вывешиваемые в память о погребённых в соборе гостях Ордена, порой фигурируют в английских геральдических процессах конца XIV века. Так с 1386 по 1389 в Англии проходил геральдический судебный процесс между Ричардом Скрупом и Робертом Гросвенором. Причиной стало то, что они используют один и тот же герб. В ходе разбирательства были заслушаны более четырёхсот свидетелей, среди которых был и Джеффри Чосер. Девять рыцарей, свидетельствовали в пользу Скрупа о том, что во время их путешествий в Пруссию они видели в соборе Кёнигсберга надгробную геральдическую табличку с изображением герба Скрупа. Дело в том, что в соборе был похоронен родственник Ричарда Скрупа сэр Джеффри Скруп из Мэшема. Он погиб в ходе очередного орденского похода в 1363 году во время осады Велун или Пистен (тут свидетельства расходятся). Заявление рыцаря Генриха де Феррера, 19 октября 1386 года: «Упомянутый сэр Джеффри был в Пруссии в гербовой тунике и в Литве под замком под названием Пискре он умер, и его тело было привезено обратно в Пруссию и было похоронено в этом самой тунике в соборе Кёнигсберга, а его герб установлен на мемориальной табличке перед алтарем». Суд вынес в итоге решение в пользу Скрупа и король Ричард II в 1390 году это решение утвердил. В процессе Грея против Гастингса 1401-1410 годов показания давал сэр Томас Эрпингем — во время его поездки в Пруссию с графом Дерби в 1390 году, он видел герб сэра Хью Гастингса в соборе Кёнигсберга.
Профессор Паравичини в своей работе по истории литовских походов указывает нескольких гостей Ордена, захороненных в Кёнигсберге. Среди них — французский рыцарь Жак де Нёвиль, оруженосец Ханс фон Скелинген из Австрии и оруженосец Жерар де Бурбон-Ланси, погибшие в феврале-марте 1344 года, также благородный слуга Жана де Блуа Филипп Виллемсц, погибший в феврале 1364 года. Рыцарь сэр Джон Лоудхэм утонул в августе 1390 года при переправе через Вилию, был доставлен в Кёнигсберг и погребён там (Paravicini, 1995).
На южной стене так называемой мирской церкви собора Кёнигсберга были расположены три мемориальных щита капитанов наёмников Ордена, погибших в ходе «войны всадников» 1519-1521 годов. Принадлежали эпитафии-щиты Зигмунду фон Зихау, Филиппу фон Гревлингу и Морицу Кнёблю. Потомки последнего в начале ХХ века жили под Лыком.
Похоже, что захоронение орденских сановников в городских церквах было намеренным шагом, чтобы интегрировать братьев в местные сообщества. Надгробия рыцарей, похороненных в церкви, функционировали наряду с местными жителями и являлись визуальным свидетельством их присутствия в данном месте, хотя они были иммигрантами и чужеродным элементом. С какой стороны ни посмотри, а особенно учитывая продуманную форму и идеологическую программу сохранившихся на них изображений и надписей, они также являлись элементом своеобразной пропаганды.
Источники и литература:
Archiwum Państwowe w Gdańsku.
Archiwum Państwowe w Toruniu.
GStA PK, Ordensbriefarchiv.
GStA PK, Ordensfolianten.
GStA PK, Pergamenturkunden.
Joachim E. Das Marienburger Tresslerbuch der Jahre 1399–1409. Königsberg, 1896.
de Lannoy G. Voyages et ambassades de messire Guillebert de Lannoy, 1399-1450. Mons: Hoyois, 1840.
Observationes nonnullae ad bistoriam monasterii ordinis Eremitarum S. Augustini Conicensis pertinentes // Fontes, t. 14, 1910.
Pietkiewicz D. Kronika oliwska. Źródło do dziejów Pomorza Wschodniego z połowy XIV wieku. Malbork, 2008.
Preußisches Urkundenbuch. Politische Abteilung. Bd. I-VI. Königsberg; Marburg, 1882-2000.
Scriptores Rerum Prussicarum. Die Geschichtsquellen der Preussischen Vorzeit bis zum Untergange der Ordensherrschaft. Erster Band. Hrsg. Theodor Hirsch, Max Töppen, Ernst Strehlke. Leipzig, 1861.
Scriptores Rerum Prussicarum. Die Geschichtsquellen der Preussischen Vorzeit bis zum Untergange der Ordensherrschaft. Zweiter Band. Hrsg. Theodor Hirsch, Max Töppen, Ernst Strehlke. Frankfurt am Main: Minerva, 1965.
Scriptores Rerum Prussicarum. Die Geschichtsquellen der Preussischen Vorzeit bis zum Untergange der Ordensherrschaft. Dritter Band. Hrsg. Theodor Hirsch, Max Töppen, Ernst Strehlke. Frankfurt am Main: Minerva, 1965.
Woelky C.P. Urkundenbuch des Bisthums Culm. Theil I. Das Bisthum Culm unter dem Deutschen Orden. 1243-1466. Westpreussischer Theil. II. Abtheilung, Band I. Danzig: Theodor Bertling, 1885.
Zernecke J.H. Thornische Chronica in welcher die Geschichte dieser Stadt von 1231 bis 1726 aus bewehrten Scribenten und glaubwürdigen Documentis zusammen getragen worden. Berlin, 1727.
Arnold U. Die Hochmeister des Deutschen Ordens 1190-1994. Marburg, 1998.
Azzola F.K. Steinplatte mit Kreuz aus der Danziger Ordensburg, 14. lahrhundert // 800 lahre Deutscher Orden. Ausstellung des Germanischen Nationalmuseurns. Gütersloh-München, 1992.
Bötticher A. Die Bau- und Kunstdenkmäler der Provinz Ostpreußen. Heft VII: Königsberg. Königsberg, 1897.
Delestowicz N. Bracia Zakonu Krzyżackiego w Prusach (1310-1351): Studium prozopograficzne. Kraków: Wydawnictwo Avalon, 2021.
Dethlefsen R. Die Domkirche in Königsberg i. Pr.: nach ihrer jüngsten Wiederherstellung. Berlin, 1912.
Dittrich F. Der Dom zu Frauenburg // Zeitscbrift fur die Geschichte und Alterthumskunde Ermlands H.18, 1913; H.19, 1916.
Dobry A. Płyty i pomniki nagrobne w zbiorach Muzeum Zamkowego w Malborku. Malbork, 2005.
Dorna M. Die Brüder des Deutschen Ordens in Preußen 1228-1309: Eine prosopographische Studie. Wien; Köln; Weimar: Böhlau Verlag, 2012.
Engel B., Hanstein R. Danzigs mittelalterliche Grabsteine. Danzig: Th. Bertling, 1893.
Fuchs M.G. Beschreibung der Stadt Elbing und ihres Gebietes in topographischer, geschichtlicher und statistischer Hinsicht. Bd. 2. Elbing, 1821.
Grupa M., Kozłowski I. Katedra w Kwidzynie — tajemnica krypt. Kwidzyn 2009.
Hagen E.A. Beschreibung der Domkirche zu Kónigsberg und der in ihr enthaltenen Kunslwerke. 2. Abth. Kónigsberg, 1833.
Heckmann D. Amtsträger des Deutschen Ordens in Preußen und in den Kammerballeien des Reiches. Werder, 2014.
Helms S. Luther von Braunschweig. Der Deutsche Orden in Preußen zwischen Krise und Stabilisierung und das Wirken eines Fürsten in der ersten Hälfte des 14. Jahrhunderts. Marburg: Elwert, N. G., 2009.
Hochleitner J., Mierzwiński M. Kaplica św. Anny na Zamku Wysokim w Malborku: dzieje, wystrój, konserwacja. Malbork, 2016.
Jasiński T. Początki Torunia na tle osadnictwa średniowiecznego // Zapiski Historyczne, Tom 46, Nr 4, 1981.
Józwiak S., Trupinda J. Organizacja zycia na zamku krzyzackim w Malborku w czasach wielkich mistrzów (1309–1457). Malbork, 2007.
Jurkowlaniec T. Mittelalterliche Grabmäler in Preußen // Ecclesiae ornatae. Bonn, 2009.
Kwiatkowski K. Wojska zakonu niemieckiego w Prusach 1230-1525. Toruń, 2016.
Mänd A. Visuaalne mälestamine: Liivimaa ordumeistrite ja käsknike hauaplaadid (14.–16. sajand) // Kunstiteaduslikke Uurimusi, 28/3+4, 2019.
Mroczko T. Architektura gotycka na Ziemi Chełmińskiej. Warszawa, 1980.
Nickel H. Die Grabplatte des Grosskomturs Kuno von Liebenstein zu Neumark in Westpreussen. // Edwin Redslob zu m 70. Geburtstag. Berlin, 1955.
Niess U. Hochmeister Karl von Trier (1311-1324). Stationen einer Karriere im Deutschen Orden. Marburg: Elwert, 1992.
Paravicini W. Die Preußenreisen des europäischen Adels. Teil 1. Sigmaringen: Jan Thorbecke Verlag, 1989.
Paravicini W. Die Preußenreisen des europäischen Adels. Teil 2. Band 1. Sigmaringen: Jan Thorbecke Verlag, 1995.
von Quast F. Beitrage zur Geschichte der Baukunst in Preussen. Das Schloss Marienburg. // Neue PreuBische Provinzial-Blatter, H.IX, 1850; H.XI, 1851.
Semrau A. Die Grabdenkmaler der Marienkirche zu Thorn. // Mitteilungen des Coppernicus-Vereins fur Wissenschaft und Kunst zu Thorn, H.7, 1892.
Schmid B. Die Inschriften des Deutschordenslandes Preussen bis zum Jahre 1466. Halle, 1935.
Schmid B. Ein Ordens-Grabstein in Elbing // Elbinger Jahrbuch, H. 12/13, 1936.
Steinbrecht C.E. Preussen zur Zeit der Landmeister: Beiträge zur Baukunst des deutschen Ritterordens. Die Baukunst des Deutschen Ritterordens in Preussen. II. Die Zeit der Landmeister. 1230-1309. Berlin: Verlag von Julius Springer, 1888.
Stein C. Memorabilia Prussica // Acta Borussica ecclesiastica, civilia, literaria oder Soigfaltige Sammlung allerhand żur Geschichte des Landes Preussen gehóriger Nachrichten, T. I. 2, 1730.
Voigt J. Geschichte Marienburgs, der Stadt und des Haupthauses des deutschen Ritter-Ordens in Preußen. Königsberg, 1824.Szwoch R. Starogardzka fara Św. Mateusza, architektura i sztuka. Pelplin-Starogard Gdański, 2000.
Vossberg F.A. Geschichte der preußischen Münzen und Siegel von frühester Zeit bis zum Ende der Herrschaft des Deutschen Ordens. Berlin: Fincke, 1843.
Wróblewska K. Gotycka płyta nagrobna Kunona von Liebenstein w Nowym Mieście nad Drwęcą // Komunikaty Mazursko-Warmińskie, nr 3, 1961.
Уходят ветераны, те, кто помнят войну. Самым молодым из них уже далеко за девяносто. В музей на Пятый форт приходят их внуки, правнуки и праправнуки. Для них Великая Отечественная война была не просто давно, а очень давно. Но Пятый форт не оставляет равнодушных. Тем, кто его видел, больше не нужны доказательства величия победы советского солдата над германским фашизмом в мае 1945 года.
Но уважение посетителей вызывает и работа инженеров-фортификаторов XIX века. Форт № 5 смело можно назвать «музыкой, застывшей в камне».
Форт (лат. fortis – сильный, крепкий) — отдельно стоящее оборонительное сооружение, входящее в линию обороны вокруг крепости. Строительство кольца фортов вокруг Кёнигсберга относится к последней трети XIX века. Это было время, когда набирающий силу научно-технический прогресс в Европе в первую очередь сказывался на военном строительстве.
В 1859 — 1861 годах ведущие мировые державы: Англия, Франция, Россия и Пруссия вводят у себя нарезную артиллерию. Увеличивается дальность стрельбы орудий, что вынуждает европейских военных инженеров выносить оборонительные сооружения за пределы городской черты, делая недосягаемыми для артиллерии противника жилые кварталы, склады вооружения, продовольствия и госпитальнyю базу. Кольцевые системы фортов окружают Париж, Кёльн, Страсбург, Брест.
По итогам победы во франко-прусской войны 1870-1871 годов Пруссия принимает решение о строительстве фортового пояса вокруг Кёнигсберга. И с 1872 по 1894 год вокруг города отстраивается 15 фортов, 12 основных и 3 промежуточных, блокирующих подступы к Кенигсбергу, так называемая «ночная рубашка Кёнигсберга». Построены они были во многом за счёт полученной контрибуции и с использованием труда французских военнопленных.
Весной 1945 года, когда город штурмовали войска Красной Армии, форты Кёнигсберга принимали участие в боевых действиях первый и последний раз в своей истории. И, несмотря на свой почтенный возраст, они всё ещё оставались «крепким орешком».
Во время штурма Кёнигсберга в апреле 1945 года они оттянули на себя немалые силы и средства наступавших на город армий 3-го Белорусского фронта. Самую длительную из всех фортов осаду выдержал форт № 5. Он находился на направлении главного удара 43-й армии и оказал самое ожесточенное сопротивление нашим войскам.
Строительство форта № 5 началось в 1878 году. Артиллерия, находящаяся на боевом валу форта должна была своим огнем прикрывать дорогу на Пиллау (Балтийск), базу военно-морского флота, а также на Раушен (Светлогорск) и Кранц (Зеленоградск).
Его гарнизон составлял 250-300 человек: одну пехотную роту, артиллерийскую команду и два отделения сапёров. На вооружении форта состояли: револьверные пушки калибра 37 мм, орудия калибров 90, 120, 150 мм, а также мортиры 210 мм (всего 22 орудия).
Каждый основной форт строился 4-5 лет, имел свой порядковый номер и назывался по имени населённого пункта, расположенного поблизости. Но с 1894 года, по окончании строительства, все оборонительные сооружения получили имена в честь прусских королей или выдающихся деятелей. Так, форт № 5, относящийся к основным, первоначально называвшийся «Шарлоттенбург», получил затем наименование «Король Фридрих Вильгельм III» (во время войны с Наполеоном король Пруссии Фридрих Вильгельм III выступал союзником России по антинаполеоновской коалиции и был супругом красавицы-королевы Луизы, чьё имя носит форт № 6 — единственный, названный в честь женщины).
Центральное сооружение форта представляет из себя шестиугольник. Со всех сторон его окружает искусственный водный ров шириной до 25 метров и глубиной около 4 метров. Центральное сооружение размером 215 на 105 метров расположено симметрично относительно главной потерны — подземного коридора для сообщения между различными частями форта. С тыльной стороны, которая называется «горжа», форт соединялся с прилегающей территорией перекидным мостом через ров. По углам форта расположились капониры — боевые сооружения, имеющие амбразуры, из которых ведётся огонь для недопущения переправы противника через ров.
Сам форт построен из специального кирпича многократного обжига. Толщина стен — 2 метра. Потолок представляет из себя несколько ярусов кирпичных перекрытий, усиленных бетонной «подушкой», сверху накрытых слоем грунта. Потолок над центральным входом в форт имеет дополнительное противооткольное усиление в виде металлических балок.
Предполагалось, что каждое такое оборонительное сооружение должно выдержать длительную осаду. Поэтому в центральном сооружении форта находились склады провианта, питьевые колодцы, пороховые погреба, склады для боеприпасов, сборочные лаборатории, караульные помещения и конюшня. В тыльной части – казармы, (отапливаемые помещения для отдыха гарнизона в военное время), кухни, лазареты и солдатские туалеты с выгребной канализацией.
По углам форта расположились капониры — сооружения с бойницами, предназначенные для ведения флангового (или кинжального) огня по противнику, пытающемуся форсировать ров.
Эволюция артиллерии была столь стремительна, что едва лишь строительство фортов было закончено, как они стали стремительно устаревать. В I Мировую войну форты Кёнигсберга участия не принимали.
Но в конце 30-х годов ХХ века внутри и снаружи 5-го форта были проложены линии проводной связи, форт был электрифицирован. Была протянута линия в город, а также установлен дизельный электрогенератор.
Всерьёз вспомнило немецкое командование про форты после поражения под Сталинградом. А с осени 1944 года начались интенсивные работы по укреплению обороны города и созданию системы полевой фортификации, следы которой сохранились вокруг города до нашего времени.
Укреплению Кёнигсберга германское командование уделяло большое внимание. Он был подготовлен к длительному сопротивлению даже в условиях полной изоляции.
Вокруг города был создан целый ряд оборонительных позиций, основой которых явились укрепления полевого типа, дополнившие и усиливавшие имевшиеся долговременные сооружения. Каждая позиция строилась с расчетом круговой обороны Кёнигсберга.
В 8-15 километрах от центра города проходила позиция, которую немцы считали внешним обводом. Эта позиция состояла из нескольких траншей, перед которыми были установлены инженерные заграждения. К началу штурма 6 апреля 1945 года вешний оборонительный обвод был захвачен нашими войсками.
Первая позиция проходила в 6-8 километрах от центра города. Она включала 2-3, а местами 6-7 траншей, связанных между собой большим количеством ходов сообщения, а также 15 фортов, в каждом из которых размещался гарнизон в 250-300 человек.
Вторая позиция проходила непосредственно по окраинам города в 3-4 километрах от центра. Основой обороны здесь являлись прочные каменные здания, приспособленные к обороне. Немцы забаррикадировали улицы, построили на их перекрестках железобетонные огневые точки, заминировали окраины, установили большое количество противотанковых и штурмовых орудий.
Третья позиция проходила в самом городе — по старой городской черте. Сейчас это улицы Литовский вал, проспект Калинина, Гвардейский проспект, Железнодорожная. Здесь насчитывалось 9 долговременных сооружений. Городские кварталы также были укреплены и приспособлены к обороне.
Гарнизон Кёнигсберга на 5 апреля насчитывал, по некоторым оценкам, до 130 тысяч человек, на вооружении которых было около 2 тысяч орудий и минометов, 28 танков и 80 штурмовых орудий. Противник мог использовать до 170 самолетов, которые базировались на аэродромах Земландского полуострова.
Командование Красной армии учло сложность полевой обороны, толщину стен и крыш фортов. Именно поэтому перед штурмом была проведена мощная артиллерийская подготовка. Три дня, с 3 по 6 апреля 1945 г., по фортам наносили огонь орудия большой и особой мощности калибра 280 мм и 305 мм. Потолки фортов по большей части артобстрел выдержали. Несколько фортов севера и юго-запада пришлось брать штурмом.
На флангах 5-го форта был отрыт противотанковый ров, траншеи и артиллерийские позиции, установлены надолбы, всё прилегающее пространство было опутано колючей проволокой и заминировано. Непосредственно перед фортовым рвом была вырыта траншея полного профиля со стрелковыми ячейками, вынесенными на 4-5 метра. На удалении 20 — 30 метров от линии траншей располагались «спирали Бруно» из кольцевой колючей проволоки в два — три ряда по горизонтали и вертикали, а также «немецкий забор», состоявший из двух – трёх рядов колючей проволоки на металлических кольях и деревянных «ежах». Далее находился противотанковый ров, а за ним — противотанковые и противопехотные минные поля.
К началу апреля 1945 года форт № 5 находился на направлении удара 43 Армии генерала Белобородова, входившей в состав 3 Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Василевского.
5-й форт был полностью блокирован уже 6 апреля, но первый штурм в ночь на 7 апреля не удался. Именно тогда расчет орудия большой мощности калибра 280 мм (вес одного снаряда этого орудия составлял около 250 кг) под командованием лейтенанта А.Б. Растихина получил задачу обойти форт и уничтожить бетонный дот, прикрывавший горжевой мостик — единственный путь в форт. 8 апреля, после нескольких выстрелов дот был частично разрушен. Впоследствии его ещё раз взрывали саперы.
Развалины этого дота, толщина стен которого достигала 2 метров, сейчас можно видеть слева от входа в форт.
Два снаряда угодили в сам форт. В левом верхнем углу над центральными воротами имеется пролом — след попадания первого снаряда. А по левую сторону от ворот – развалины – результат попадания второго снаряда в склад с боеприпасами. Этот снаряд не разорвался, но склад нашим саперам потом пришлось уничтожить на месте.
В результате артобстрела гарнизон форта понёс потери в личном составе, часть артиллерийских орудий, установленных на боевом валу, была уничтожена или выведена из строя. Но немцы продолжали оказывать ожесточённое сопротивление, самое продолжительное среди всех 15 кёнигсбергских фортов.
После выстрелов по воротам форта гарнизон выбросил белый флаг. Но чуть позже оказалось, что к этому моменту внутри форта уже несколько часов идет бой: пока Растихин «шел» вокруг, с противоположной стороны, через амбразуру напольного капонира, в форт проник штурмовой отряд лейтенанта Бабушкина и завязал бой внутри форта. Несколько часов красноармейцы сражались с солдатами противника за каждый коридор и за каждый каземат.
По итогам боёв за форт № 5 15 советских воинов были удостоены высшей степени отличия СССР — звания Герой Советского Союза. Их имена написаны на гранитном обелиске, установленном у входа в форт в 1973 году.
Благодарим за помощь в написании материала сотрудницу музея «Форт № 5» Наталью Очеретько.
Сто лет назад, в 1921 году, в Кёнигсберге спортсменом и предпринимателем Францем Тодтенхёфером был создан «Союз велосипедных дорожек“ (Verein für Fahrradwege). Благодаря этой организации вдоль улиц города появились дорожки для велосипедов. До настоящего времени исторические велодорожки в Калининграде сохранились только на ул. Карла Маркса.
Фирма Альтхоффа – пионер продажи велосипедов в Кёнигсберге
В 1881 году торговец Герман Альтхоф в доме № 5 на Парадеплатц открыл продажу велосипедов. Его магазин находился в самом центре города напротив здания университета «Альбертина» (теперь корпус БФУ им. Канта на ул. Университетской). Очень скоро новый двухколёсный индивидуальный транспорт завоевал свою популярность у горожан. Через несколько лет, в 1884 году появилась Федерация немецкого велосипедного спорта. Так в 1886 году в столице провинции Восточной Пруссии создаётся велосипедный клуб «Кёнигсберг». Годом позже (в 1887-м) в Инстербурге (ныне город Черняховск) открывается велосипедный клуб «Адлер» (Орёл). Возникший большой спрос у жителей Кёнигсберга на покупку и обслуживание велосипедов послужил хорошему развитию бизнеса Германа Альтхоффа. К концу XIX века около дома № 11 на Штайндамме, недалеко от тогдашних одноимённых ворот, ведущих за город, он открыл большой демонстрационный зал для езды на велосипедах и ремонтную мастерскую. В 1895 году на прошедшей Немецкой северо-восточной промышленной и ремесленной выставке в Кёнигсберге велосипеды от Германа Альтхоффа были отмечены медалью. В 1899 году Герман Альтхофф совместно с предпринимателем по фамилии Политт учредили «Кёнигсбергскую велосипедную фабрику». На земельном участке № 55 в Хуфене на Банштрассе были возведены производственные корпуса этого предприятия. В 1901 году Кёнигсбергский велосипедный завод «Балтиа» начал выпуск своей продукции.
В послевоенном Калининграде помещения велосипедной фабрики «Балтиа» переоборудовали под Ремонтно-механический завод. Это предприятие проработало до 2015 года, после чего производственные корпуса были разобраны, а на их месте построены четыре 9-этажных многоквартирных жилых дома на улице Космонавта Леонова.
«Поло» – второй велосипед Кёнигсберга
В 1905 году на улицах Кёнигсберга появилась ещё одна марка велосипеда — «Поло», выпуск которой наладил велогонщик и предприниматель Франц Тодтенхёфер. На рулевой колонке этого железного «коня» красовалась эмблема (шильд) с изображением всадника, играющего в поло. Также в качестве эмблемы этой марки велосипеда использовалась и более простая латунная накладка с указанием имени владельца Франца Тодтенхёфера и адреса местонахождения фирмы в доме № 16 на Юнкерштрассе в Кёнигсберге.
О Франце Тодтенхёфере, весьма незаурядной личности, следует рассказать подробнее. Родился он 13 августа 1875 года в Кёнигсберге. С детства увлёкся велосипедом и оставался ему верен всю жизнь, хотя по делам работы часто ездил на автомобиле. Своего первого успеха в велоспорте он достиг ещё будучи студентом «Альбертины». В 1893 году, возрасте 18 лет, Франц стал чемпионом Восточной Пруссии в одной из велодисциплин. Через два года Франц Тодтенхёфер вместе со своим зятем (мужем сестры) Максом Раутенспергером открыл в доме № 16 на улице Юнкерштрассе велосипедный магазин. Это стало возможным благодаря тому, что отец Франца передал каждому из трёх своих детей большую по тем временам сумму денег в 10000 марок.
В 1901 году «Тодтенхёфер и Ко» впервые занесена в адресные книги Кёнигсберга. В это время, до начала производства «Поло», компания продает велосипеды одного из первых немецких производителей велосипедов, Bielefelder Dürkopp-Werke. Помимо велосипедов, Дюркопп производил швейные машинки, и Франц Тодтенхёфер, как и многие в то время, вместе с велосипедами продавал в своём магазине и швейные машинки.
В 1897 году на теннисном стадионе «Тиргартен», расположенном в северной части Кёнигсбергского зоопарка, проложили велосипедные дорожки.
С этого времени там стали проводить соревнования велосипедистов. Теперь это стадион «Труд» на ул. Чайковского в Калининграде.
Тодтенхёфер в 1898 и 1899 годах занимает 2-е и 3-е места на соревнованиях по велоспорту в Кёнигсберге. В 1899 году он является первым гонщиком велоклуба «Кёнигсберг» (которых, кстати, в городе насчитывалось 16), продолжает участвовать в велопробегах по Восточной Пруссии. В 1906 году Тодтенхёфер был избран (вторым по счёту) председателем велосипедного клуба «Кёнигсберг».
С 1902 года фирма «Франц Тодтенхёфер и Ко» начинает продавать также и автомобили марок «Фиат», «Мерседес» и «Опель». Со временем компания становится генеральным представителем завода «Опель» для Западной и Восточной Пруссии, Данцига и всего Балтийского региона. Дела шли в гору и в 1906 году организация переехала в дом № 142/143 на Штайндамме, где помимо бюро и торговых площадей ещё размещались мастерские по ремонту машин. Также в сфере интересов Тотденхёфера оказывается и торговля мотоциклами марок NSU (Германия) и Saroléa (Бельгия). Франц принимает участие в первых гонках на мотоциклах NSU. В 1904 году в Кольберге (сейчас Колобжег) он избран 2-м председателем «Ассоциации немецких мотоциклистов» (DMV), предшественницы всем известной ADAC («Ассоциация немецких мотоциклистов»), на территории Померании, Западной и Восточной Пруссии. В 1914 году он избран вице-президентом основанного в 1905 году в Кёнигсберге «Восточно-германского автомобильного клуба». Кроме всего прочего, Тодтенхёфер приложил руку к появлению одних из первых такси в Кёнигсберге, для чего ещё в 1913 году были приобретены 15 «Опелей».
В 1915 году Франц становится единственным владельцем «Франц Тодтенхёфер и Ко».
В 1927 году компания преобразуется в акционерное общество «Тодтенхёфер» (Todtenhöfer AG). Штаб-квартира компании перемещается в Берлин, где ещё с 1921 года у Тотденхёфера был либо офис, либо филиал, через который велась торговля автозапчастями. Но Кёнигсберг по-прежнему остаётся производственным центром деятельности компании. Здесь, на Хоймаркт (Сенной рынок), строится 3-этажный гараж для стоянки 350 автомашин. Под гаражом находилась автомастерская. В Калининграде помещения этого гаража использовались для стоянки машин Скорой медицинской помощи. Сейчас в здании находится торговый центр «Барнаульский» расположенный на одноимённой улице.
Обществу «Тодтенхёфер» принадлежало ещё несколько гаражей в Кёнисгберге, а его филиалы имелись в Алленштайне (сейчас Ольштын) и Ковно (сейчас Каунас).
«Мазовиа» – новая марка велосипеда
В 1933 году Франц Тодтенхёфер зарегистрировал новую марку велосипеда «Мазовиа». «Мазовиа» — это название одной из студенческой корпораций университета «Альбертина», членом которой являлся Франц Тодтенхёфер. Таким образом, «из-под пера» предпринимателя выходили как основанные им самим марки велосипедов, так и, видимо, выкупленная им у Альтхоффа и Политта «Балтиа». Помимо собственно велосипедов велась торговля и различными комплектующими к ним: камерами, покрышками, фарами, цепями, рамами, сиденьями, педалями, звонками и пр. Часть этой продукции выпускалась сторонними производителями, а затем на неё наносилась маркировка «Мазовиа». В месяц изготавливалось до 3000 велосипедов.
Ежегодно Франц Тодтенхофер приглашал всех сотрудников своей организации на велопробег из Кёнигсберга в Гросс-Хайдекруг (сейчас пос. Взморье в Светловском городском округе). Заканчивались всегда подобные мероприятия в ресторане, в который семьи сотрудников прибывали на корабле. В обратный путь по окончании застолья, по понятной причине, сотрудники с семьями отправлялись уже на корабле.
Сведения о судьбе Тодтенхёфера во время штурма Кёнигсберга и после капитуляции Германии отсутствуют. Но уже в 1946 году Франц Тодтенхёфер оказался в Берлине. Несмотря на свой 70-летний возраст, там он начал новое дело. В доме № 14 на Шиллерштрассе был зарегистрирован магазин и фабрика по производству велосипедов и деталей к ним. В 1952-1953 годы его фирма занималась только оптовой продажей запасных частей и аксессуаров к велосипедам.
Франц Тодтенхёфер умер 22 марта 1955 года в Берлине. Такова история жизни человека, который свой творческий путь посвятил развитию велосипедного движения в Восточной Пруссии.
Отстаётся добавить, что велосипеды продавались во многих городах Восточной Пруссии. Их можно видеть на почтовых открытках и многочисленных довоенных фотографиях. Можно с уверенностью сказать, что велосипедные традиции не утрачены и в нынешнем Калининграде, доказательством чему служат тысячи поклонников двух колёс, принимающие участие в ежегодном велопробеге «Тур-де-Кранц» от Калининграда до Зеленоградска и обратно.
Владельцы веломагазинов, торгующих велосипедами различных марок, заказывали для рекламы именные шильды, а также инструменты и звонки.
Источники:
Krinke A. Immer am Rad gedreht. Eine Chronik der Firma Todtenhöfer A.G. — Der Knochenschüttler, Heft 62, 2/2016
Adreßbuch der Haupt- und Residenzstadt Königsberg i. Pr. und der Vororte. 1899.
Adreßbuch der Haupt- und Residenzstadt Königsberg in Preußen und seiner Vororte für 1901.
В 2024 году Калининград во главе всего прогрессивного человечества будет отмечать 300-летие со дня рождения Иммануила Канта. Но эта дата затмевает собой ещё один юбилей, о котором мало кто знает и помнит. Но мы-то знаем многое и память у нас хорошая…
Итак, в 2024 году предлагаем отметить ещё один юбилей — столетие появления в Калининграде/Кёнигсберге радиовещания. Именно в 1924 году, 2 января, была основана первая радиовещательная компания Восточной Пруссии — «Ostmarken Rundfunk AG» (ORAG — Радио Восточной территории), а спустя ещё полгода, 14 июня 1924 года, началось и само радиовещание [1] (вообще, 1924 год знаменателен тем, что с марта по октябрь в Германии начали вещание сразу 8 радиостанций; ещё одна, самая первая — Radio-Stunde, заработала в Берлине 29 октября 1923 года [2]). Половина акций ОRAG принадлежала фабриканту-деревопереработчику Вальтеру Цабелю, другая — Рейхспочте.
На территории своей фабрики, расположенной на острове Ломзе (ныне остров Октябрьский) напротив Закхаймских ворот, на другом берегу Прегеля, Цабель установил радиопередатчик мощностью 0,5 кВт и передающую антенну высотой 45 м. Предприятие позиционировалось как «новейшее техническое достижение в Кёнигсберге», но ещё до начала вещания Цабель вышел из него, продав свою долю принадлежащей городу Кёнигсбергу фирме, управляющей Восточной ярмаркой (Messamt Königsberg GmbH). Таким образом, радиостанция становится первой в Германии «городской» радиостанцией и получает название «Радио Кёнигсберг».
В самом начале работы в наблюдательный совет «Радио Кёнигсберг» вошли директор Восточной ярмарки, два депутата городского собрания и городской казначей. Первым директором радиостанции был назначен Фридрих Вильгельм Одендаль [1,2]. В небольшом штате сотрудников были диктор, редактор, секретарь, а также скрипач, виолончелист и пианист. Должность художественного руководителя и первого диктора «Радио Кёнигсберг» занял режиссёр и тенор Кёнигсбергского городского театра, уроженец Вены, Йозеф Христиан, впоследствии ставший директором радиостанции, сменив на этом посту Одендаля [1] (к 1928 году штат постоянных сотрудников «Радио Кёнигсберг» составлял 42 человек (из них 15 были оркестранты), а к 1930 году он вырос до 103 человек [2]).
Первоначально своё вещание «Радио Кёнигсберг» вело из одного из многочисленных зданий находящегося неподалёку комплекса Восточной ярмарки. В сетке вещания были две новостные программы, которые выходили в эфир в 10-00 и 14-00, биржевые сводки и трансляции сигнала точного времени. Территорию, на которой можно было принимать сигнал «Радио Кёнигсберг», населяло более 3 млн человек. В частности, принимать сигнал могли не только жители Кёнигсберга, но и Гумбиннена (сейчас Гусев), Штеттина (сейчас Щецин) и даже Франкфурта-на Одере. Тут важно отметить, что в это время Восточная Пруссия была отделена от остальной части Германии Данцигским коридором, поэтому появление «Радио Кёнигсберг», которое могли слушать немцы (и не только они, о чём мы поговорим ниже), проживающие за пределами самой восточной провинции Второго рейха, было неким символом единства нации. На конец 1924 года количество радиослушателей в зоне охвата ORAG составляло чуть более 13 тыс. человек. К концу 1929 года оно увеличилось до почти 65 тыс., а к концу 1932 года превысило 112 тыс. слушателей [1].
22 декабря 1926 года южнее Альте-Пиллауер-Ландштрассе (сейчас ул. Дмитрия Донского) между психиатрической клиникой Альбертины (сейчас Детская областная больница) и капеллой Св. Адальберта (сейчас Институт земного магнетизма) была установлена передающая антенна фирмы «Мельтцер». Высота деревянных мачт составляла 25 и 30 м, мощность передатчика 1,5 кВт. В марте 1927 года мачты были заменены на новые, высотой 80 м, которые отстояли друг от друга на 100 м [3].
Спустя ещё четыре года, 15 декабря 1930 года в трёх километрах к северо-западу от Хайльсберга (сейчас Лидзбарк Варминьски) возле шоссе, ведущего к Прейсиш-Эйлау (сейчас Багратионовск), был установлен крупнейший в Восточной Пруссии передатчик фирмы «Лоренц» мощностью 60 кВт. Вертикальная передающая антенна была закреплена на проводе, натянутом между двух деревянных мачт высотой 102 м, отстоящих друг от друга на 200 м. В 1935 году мощность передатчика увеличилась до 100 кВт, а высота мачты — до 115 м. В 1940 году деревянная мачты были заменены стальными высотой 151 м [3].
Уже в июле 1924 года сетка вещания «Радио Кёнигсберг» стала более разнообразной [3] — в ней появились музыкальные и литературные передачи, которые в дальнейшем стали занимать основную часть времени вещания. Были даже передачи по изучению французского, английского, испанского языков и эсперанто, транслировались лекции на различные темы, зачитывались новости спорта, выходила передача, посвящённая шахматам. Для слушателей издавался регулярный журнал Der Königsberger Rundfunk (Кёнигсбергское радио), в котором печаталась программа передач и различная познавательная информация.
Оркестр «Радио Кёнигсберг», с 1 сентября 1928 года возглавляемый известным музыкантом и дирижёром Германом Шерхеном*, исполнял произведения как современных немецких композиторов, так и мировую классику, а также лёгкую танцевальную музыку. Вскоре в нём насчитывалось уже 59 музыкантов [2]. Помимо оркестра на радио имелся и хор из 17 голосов [1]. Музыкальные программы «Радио Кёнигсберг» пользовались огромной популярностью у радиослушателей и оркестр Шерхена регулярно гастролировал по всей Восточной Пруссии**.
Очевидно, что радийщикам стало тесно в старой студии, поэтому в начале 1930-х был объявлен архитектурный конкурс проектов нового Дома радио (Rundfunkhaus), который должен был появиться на Ганзаринг рядом с Государственным архивом (сейчас проспект Мира 1-3).
Договор на строительство был заключен в ноябре того же года с архитектурным бюро Ханса Хоппа***, которому пришлось внести кое-какие изменения в первоначальный проект. Здание Дома радио является прекрасным образцом функционализма в архитектуре. Строительство его, начавшееся в 1933 году, заняло немного времени и уже 1 апреля 1934 года «Радио Кёнигсберг» начало вещание из нескольких студий, расположенных на четырёх этажах Дома радио.
Вещание шло на средних волнах. В 1926 году вещание начиналось с утреннего прогноза погоды 6-00, а заканчивалось в полночь часовым музыкальным концертом. В 1935-м трансляция погоды начиналась уже в 5 утра [4].
Ещё до прихода к власти национал-социалистов, с 1 января 1933 года, все радиостанции Германии (и «Радио Кёнигсберг» в том числе) стали государственными. Ostmarken Rundfunk AG было преобразовано в Ostmarken Rundfunk G.m.b.H., Königsberg. В 1933 году радиовещание подчинили министерству пропаганды Геббельса. С 1 апреля 1934 года Ostmarken Rundfunk G.m.b.H. было преобразовано в Reichssender Königsberg (Радиопередатчик Кёнигсберг) [1].
Здесь уместно отметить, что несмотря на то, что международное вещание на коротких волнах из Германии на немецком языке (первыми слушателями при этом стали немецкоговорящие жители США) началось ещё в 1929 году, радиопередачи при этом были в целом политически нейтральными [4]. Но с 1933 года вещание стало приобретать пропагандистский окрас. Иновещание вскоре стало осуществляться также на Южную Америку, Юго-Восточную Азию и Африку. В 1936 году немцы впервые на весь мир транслировали спортивные репортажи с Берлинской олимпиады (также впервые велась и прямая телетрансляция). Ещё до начала Второй мировой войны, с 1938 года, началась «радиовойна», в которой коротковолновой радиопередатчик называли самым мощным немецким оружием пропаганды, а вещание при этом велось на 31 языке [4].
«Радио Кёнигсберг»в этом плане не отставало от общегерманских пропагандистских тенденций. После начала Второй мировой войны, в 1940 году, раз в неделю 20-минутная передача из Кёнигсберга транслировалась на шведском языке. Первоначально вещание на Швецию осуществлялось из берлинского Дома радио. Но с началом бомбардировок Берлина британскими ВВС шведскую редакцию перевели в Кёнигсберг. Считалось, что радиосигнал из Кёнигсберга могли слышать около 10 процентов населения Швеции. Передача начиналась со слов «Привет, Север, это говорит Германия!».
Когда войска Красной Армии приблизились к границе с Восточной Пруссией, вещание на Швецию стало осуществляться из Данцига (сейчас Гданьск), а перед самым окончанием войны — с маломощного передатчика, установленного в окрестностях Осло.
Малоизвестный факт, но «Радио Кёнигсберг» также упоминалось среди нескольких враждебных радиостанций, вещающих на русском языке на Советский Союз.
За последнее время все чаше имеют место антисоветские передачи по радио, практикуемые фашистскими радиостанциями.
Широкий характер имеет и фашистская пропаганда, проводимая гитлеровскими радио-вещательными станциями на немецком языке.
Гитлеровское вещание помимо частых выступлений разных фашистских главарей с инсинуациями и бранью по адресу Москвы передает злостные измышления геббельсовской печати об СССР. Так, в вечерней радиоинформации 9. VIII. с. г работающей для Востока Кенигсбергской радиостанцией сообщалось:
«Москва угрожает миру. Сейчас ею в Америке заказывается 3 дредноута по 35.000 тонн каждый».
«Выяснилось, что в Бельгии движение безбожников существует на московские деньги».
Сообщения подобного характера повторяются изо дня в день.
Отмеченный в ноябре 1933 г., пока единичный случай передачи германским вещанием антисоветской информации на русском языке (о голодных очередях в Москве, провале пятилетки и т. п.) свидетельствует о том, что германский фашизм во время войны широко использует радиоагитацию на русском языке. <…>
Во время войны эта агитация примет конечно самый разнузданный характер.
Кроме действующей в мирное время радиовещательной сети наши вероятные противники в военное время сумеют использовать большое количество вещательных станций, которые сейчас только эпизодически занимаются антисоветским вещанием.
Дело борьбы с радиоинтервенцией, в силу недостаточной мощности нашей вещательной сети, как это показал опыт с чешскими и японскими передачами — поставлено неудовлетворительно и не гарантирует подавления антисоветского радиовещания.
Для успешной борьбы с радиоинтервенцией требуется наличие не менее полуторной мощности, по сравнению с противником, а с учетом обеспечения нашего зарубежного вещания еще больше.
Общая мощность наших вещательных станций на средних и длинных волнах в абсолютном отношении не на много уступает мощности противника, особенно на Западе, но для забивки фашистской радиопропаганды этой мощности явно недостаточно. По коротким же волнам фашистское вещание имеет даже абсолютное превосходство. <выделено мной. — admin>
В связи с тем, что такое положение совершенно не обеспечивает СССР от фашистской радиоинтервенции, прошу внести на рассмотрение Совнаркома вопрос о мероприятиях по борьбе с фашистской радиоинтервенцией.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР
Генеральный комиссар государственной безопасности Ежов [5]
Исходя из текста этой докладной записки Ежова от 15 августа 1937 года на имя Генерального секретаря ВКП(б) Сталина и Председателя Совнаркома Молотова можно подтвердить то, о чём мы говорили выше: нацисты буквально сразу после прихода к власти не сильно церемонились, описывая для своих радиослушателей ситуацию в СССР (впрочем, схожим образом действовали и власти Польши, Финляндии, Японии, Чехословакии, да и советские СМИ вели себя зеркально по отношения к своим недругам). Упоминание же о «единичном случае» вещания на русском языке в ноябре 1933 года вовсе не обязательно относится именно к «Радио Кёнигсберг».
Начиная с лета 1941 года (т.е. с нападения Германии на Советский Союз) и без того не страдающее плюрализмом немецкое радиовещание подверглось ещё большей цензуре. Все региональные радиостанции объединились в единую национальную радиосеть, ограничив собственное вещание лишь утренними выпусками [4].
Последний раз в эфир «Радио Кёнигсберг» вышло 31 января 1945 года. Отступая, немцы взорвали передатчик в Хайльсберге [1].
Во время штурма Кёнигсберга в апреле 1945 года здание Дома радио довольно существенно пострадало и в 1960 году ещё не было восстановлено. Но уже к 1962 году его восстановили практически в первоначальном виде. Изменения коснулись лишь крыши. Несмотря на этот факт, очевидный для любого, кто сравнит Дом радио на довоенных фото с его нынешним обликом, в некоторых письменных источниках и, в особенности, в многочисленных интернет-публикациях, бытует утверждение, что после восстановления Дом радио лишился одного этажа.
Нам представляется, что ошибка эта имеет своё начало в книге Балдура Кёстера «Кёнигсберг. Сегодняшний Калининград. Архитектура немецкого времени»:
На другом конце улицы (ближе к Ганза-плац) сохранилось Здание Радио, называемый также домом радио или передатчиком рейха, Ганзаринг 139 — проспект Мира 1-3.
Постройка с 1930 г, архитектор: предположительно Роберт Либенталь.
Очень вытянутое первоначально четырёхэтажное строительное тело с похожим на башню, пятиэтажным завершением, выходящим на Ганза-плац. Не слишком большие отдельно расположенные окна лежат горизонтально, прерываются тремя вертикально расположенными лентами лестничных клеток. В наст. время здание уменьшено на один этаж <выделено мной. — admin>, так как реконструкция абсолютно плоской крыши не удалась. Вместо этого была выбрана общепринятая крыша с покрытием из волнистого асбоцемента с лёгким наклоном. На высоте 5-го этажа была возведена закрытая поверхность стены, выходящая на улицу, (с помощью которой было достигнуто прежнее кубическое завершение в направлении похожего на башню угла), а на тыльной стороне новая крыша спускается до верхнего канта 3-го этажа [6].
Помимо путаницы с количеством этажей (хотя фраза «первоначально четырёхэтажное строительное тело» достаточно явно указывает на то, что здание состояло из четырёх этажей, а в пассаже про «высоту 5-го этажа» вообще мало понятно, что же хотел сказать автор или перевести переводчик), Кёстер предполагает (и снова ошибочно), что автором проекта был Роберт Либенталь, спроектировавший Государственный архив (ныне Областная научная библиотека), составляющий единый ансамбль с Домом радио.
Постановлением Правительства Калининградской области № 132 от 23 марта 2007 г. здание бывшего Дома радио было признано объектом культурного наследия регионального значения.
Примечания:
* Шерхен Герман (Hermann Scherchen, 1891 — 1966) — немецкий альтист, дирижёр и педагог. Играл в Берлинском филармоническом оркестре. В 1914—1916 дирижировал в Риге. В 1916—1918 годах был в российском лагере для военнопленных. В 1918 вернулся в Берлин, основал «Новое музыкальное общество», в 1919 г. создал посвященный современной музыке журнал «Мелос». В 1933 г. покинул Германию, руководил оркестрами в Брюсселе, Вене. В 1958 г. гастролировал в СССР.
** Несмотря на это, содержать такой большой оркестр с финансовой точки зрения радиостанции было нелегко. В конце августа 1931 года Шерхен оставил должность дирижёра и тщательно подобранный оркестр распался. Штат музыкантов «Радио Кёнигсберг» к началу 1933 года сократился до 17 человек, а при необходимости привлекался оркестр Кёнигсбергского оперного театра [1].
*** Хопп Ханс ( Gustav Karl Hanns Hopp, 1890 — 1971) — немецкий архитектор, создавший в Кёнигсберге ряд знаковых административных и жилых объектов, среди которых комплекс Восточной ярмарки, «Парк-отель», аэропорт Девау, «Дом Радио», Ремесленная школа для девушек, а также водонапорная башня в Пиллау (Балтийск).
Источники:
Organigramm der ORAG 1924–1933 (dienste.dra.de/rundfunk-vor-1933/pdf/ORAG_1924-1933.pdf)
Leonhard J.-F., Halefeldt H.O., Wittenbrink T., Schumacher R. Programmgeschichte des Hörfunks in der Weimarer Republik. Band 1. — Deutscher Taschenbuch Verlag, München, 1997.
oldtimeradio.de
Riegler T. Meilesteine des Rundfunks. Daten und Fakten zur Entwicklung des Radios und Fernsehens. — Siebel Verlag, 2006.
Вестник архива президента Российской Федерации (приложение к журналу «Источник»), №1, 1999 г. — с. 111-112.
Балдур К. Кёнигсберг. Сегодняшний Калининград. Архитектура немецкого времени. — Хузум, 2000. — 256 с.
Есть у меня в коллекции одна занятная открытка, отправленная некоему Л. Рутковичу, коллекционеру из Будапешта. Примечательна она тем, что текст на обороте написан на эсперанто.
С момента строительства Вавилонской башни, когда суровый Бог обиделся на людей и сделал так, что они стали говорить на разных языках, человечество использовало для общения так называемые «лингва франка» — языки, которые понимало большинство населения какой-либо территории. Такими лингва франка когда-то были арамейский язык, греческий, латынь, французский, и даже язык жестов северо-американских индейцев. Сейчас лингва франка для стран бывшего СССР и Восточной Европы является русский язык, а международным лингва франка стал английский.
В конце XIX века были попытки создать искусственные языки, которые стали бы международными лингва франка. Такую роль пытался сыграть эсперанто, разработанный Лазарем (Людвиком) Заменгофом (1859 — 1917) и впервые представленный им в Варшаве для друзей-гимназистов в конце 1878 года. В последующем Заменгоф совершенствовал созданный им язык и в 1887 году опубликовал на русском языке под псевдонимом «Д-р Эсперанто» первый учебник по эсперанто. Взлёт своей популярности эсперанто пережил в 1920-е годы, когда он даже предлагался в качестве рабочего языка для Лиги Наций. Но затем любители эсперанто подверглись репрессиям сначала в Советском Союзе, а позднее и в нацистской Германии. Сейчас в мире, по разным оценкам, в той или иной степени эсперанто владеют до нескольких сотен тысяч человек.
Первым эсперантистом Кёнигсберга стал врач Адольф Эбнер. Ещё в 1897 году он познакомился с этим языком. Впоследствии вместе со своим единомышленником Паулем Фастом Эбнер создал первый кружок любителей эсперанто в Кёнигсберге. К 1910 году количество членов этого кружка перевалило за две сотни [1]. В Альбертине появились курсы по эсперанто, причём читали их для двух групп студентов — немцев и русских. В 1914 году на эсперанто был издан путеводитель по Кёнигсбергу. Первая мировая война на несколько лет прервала связи любителей эсперанто по всему миру, но сразу же после войны интерес к языку возродился. В 1923 году было введено обязательное изучение эсперанто для студентов кёнигсбергского Высшего училища торговли. С 1925 по 1932 год на городском радио два раза в неделю выходили программы на эсперанто. Но с приходом к власти национал-социалистов, считавших эсперанто языком «евреев и коммунистов», движение эсперантистов стало угасать, а в 1936 году этот язык был и вовсе запрещён.
Но вернёмся к нашей открытке. Итак, читаем:
Tre estimata samideano! Rilate al via anonco en «Heroldo». Mi sendas al vi vidajon el Oriento Prusjo. Mi pelas vin kore respondi almenau unu fojon. Volante mi daurigus la korespondon kun vi. Kun saluto Walter Paick, Louisenwerth Kreis Gerdauen, Ostpreussen Germanuja
Дорогой единомышленник! Что касается объявления в «Герольдо». Я посылаю вам вид Восточной Пруссии. Прошу вас хотя бы раз откликнуться. С удовольствием продолжу с вами переписку. С приветом Вальтер Паик, Луизенверт, крайс Гердауэн, Восточная Пруссия Германия
На лицевой стороне открытки изображёно здание районного управления (крайсхаус) в Гердауэне (сейчас Железнодорожный), построенное по проекту Фридриха Хайтманна. Почтовые марки на открытке отсутствуют, как и часть почтового штемпеля. Глядя на саму открытку, можно предположить, что издана она в 1910-1920-е годы.
Кем был отправитель открытки Вальтер Паик можно только догадываться. Упомянутый им Луизенверт находился примерно посередине между деревнями Вандлакен (сейчас Зверево) и Ассаунен (сейчас Асуны, Польша) примерно в сотне метров севернее нынешней российско-польской границы и представлял собой фольварк или имение (Gut). Сейчас на его месте распаханное поле. Вряд ли отправитель был хозяином этого самого имения. Или же это был весьма продвинутый бауэр, имевший время не только на то, чтобы писать открытки в другие страны, но и на изучение эсперанто.
Список источников:
1. Горецкая Г. Эсперанто в Кёнигсберге и Калининграде. — Балтийский альманах, № 9, Калининград, 2010.
Без малого семь лет назад в заметке, названной «Коллекционирование открыток», я рассказывал о том, как люди из разных стран посылали друг другу видовые открытки, пополняя таким образом свои коллекции открыток.
Разбирая собственную коллекцию, я обнаружил в ней ещё одну открытку, отправленную нашим старым знакомым Максом Глогау из Кёнигсберга своему постоянному адресату — некоему R. Folivet, проживавшему в Париже на улице Жан дю Белле, 7 (кстати, дом этот сохранился до наших дней), видимо, коллекционировавшему виды Кёнигсберга:
Königsberg i. Pr. 20/5.05.
Meinen besten Dank für Ihre letzten, hübschen Karten. Ich kann noch viele Karten von Paris gebrauchen
Und sollte es mir ein Vergnügen sein, wenn wir in dauerndene Tauschverkehr bleiben würden
Die besten CCC Grüße
Max Glogau
Hippelstr. 9 II
Кёнигсберг в Пр. 20/5.05.
Моя наилучшая благодарность за Вашу последнюю, милую открытку. Мне ещё понадобатся много открыток Парижа.
Для меня будет удовольствием, если мы продолжим постоянный обмен.
С уважением
Макс Глогау
Гиппельштр. 9 II
(расшифровка текста и перевод — М. Адриановская)
Гиппельштрассе сейчас это ул. Омская в Калининграде. Дом, в котором проживал герр Глогау, увы, не сохранился.
Тихий уголок в уютном районе Калининграда, шелест ветра в кронах высоких деревьев, пение птиц. Здесь, рядом с евангелическо-лютеранской церковью Воскресения, прежде располагалось маленькое католическое кладбище, место последнего приюта очень известного человека, архитектурные шедевры которого до сих пор восхищают как самих калининградцев, так и гостей нашего города.
Речь идет о знаменитом архитекторе Фридрихе Хайтманне, который жил в Кёнигсберге на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. 13 августа 2021 года исполняется 100 лет со дня его ухода из жизни.
Фридрих Хайтманн прожил яркую и чрезвычайно плодотворную жизнь.
Фридрих Адальберт Хайтманн, который называл себя Фрицем, родился 27 октября 1853 года в городе Ален-Вестфален. Он был сыном королевского судьи первой инстанции Эдуарда Хайтманна от второго брака и его супруги Терезии, урожденной Фогельзанг.
После окончания начальной школы и гимназии он поступил в профессиональное техническое училище в Франкенберге (Саксония). Обучение продолжалось с 1872 по 1875 годы, по окончании училища Хайтманн успешно сдал экзамен и получил диплом инженера.
В течение года он добровольно проходил военную службу в Везеле, а затем приступил к своей профессиональной деятельности в качестве помощника инженера-топографа кадастровой службы в Анкламе (Передняя Померания).
Спустя некоторое время Хайтманна пригласили на службу в «Немецкое императорское почтовое и телеграфное управление» и поручили ему надзор за строительными работами монументального здания почты в готическом стиле в Анкламе.
С августа 1877 года Хайтманн работает в управлениях Немецкой императорской почты и телеграфа в Штеттине (сейчас Щецин), затем в Свинемюнде (сейчас Свиноуйсьце), Ростоке, Лейпциге, а уже оттуда в 1886 году он был переведен в Кёнигсберг в Высшую дирекцию почты для руководства строительством зданий почты в Гумбиннене (сейчас Гусев) и в Пиллау (сейчас Балтийск).
Молодой Хайтманн быстро осознал, какое обширное поле деятельности предлагает ему Восточная Пруссия, и обосновался в Кёнигсберге в качестве архитектора. Благодаря своему мастерству и старанию он очень скоро становится известным как в городе, так и в провинции.
Знаменательным было его участие в конкурсе в 1894 году на проектирование строительства Палестры Альбертины (палестра по-гречески — фехтовальная школа). По итогам конкурса он получил первый приз. Выполнение проекта было поручено строительным советникам Вильгельму Бессель-Лорку и Георгу Зандманну.
Инициатором создания этого, единственного в своем роде, сооружения был доктор медицины Фридрих Ланге, выпускник Альбертины*, эмигрировавший в Америку. Основав там собственную клинику, он прославился как «пионер немецкой хирургии в Америке», а также внедрением асептики [асептика — комплекс мер, направленных на предупреждение попадания микробов в рану — admin]. Будучи состоятельным человеком, занимался обширной благотворительностью и в 1894 году пожертвовал деньги на строительство спортивного сооружения по случаю 350-летия Альбертины. По завершению строительства здание было освящено в 1898 году.
По проекту Хайтманна Палестра Альбертина включала в себя столовую, гимнастический зал, бассейн для плавания с трибуной для зрителей, ванные и душевые, кегельбан, зал для фехтования и зал заседаний, а также магазины и даже несколько квартир. Этот проект принес ему широкую известность.
Хайтманн, получивший свое образование еще в эпоху историзма, при оформлении своих сооружений придавал большое значение романскому фасаду, но в то же время декларировал и «орденский стиль».
Здание Палестры хоть и было сильно повреждено массированными бомбардировками в августе 1944 года, после войны вновь было отстроено и сегодня служит Балтийскому флоту и жителям города, как спортивное сооружение.
В 1901 году Хайтманн получил заказ на строительство для Кёнигсберга нового здания телеграфной службы. Это внушительное здание в неоготическом стиле было построено в самом центре города на Гезекусплац напротив Королевского замка.
Запечатленное на многочисленных снимках и почтовых открытках, оно выстояло в 1944/45 годах, но в советское время было снесено.
Особую известность Фриц Хайтманн получил, прежде всего, как архитектор многочисленных кёнигсбергских церквей.
Так, на рубеже веков он получил заказ на строительство церкви Памяти королевы Луизы (Луизенкирхе) на Лавскер Аллее, 1 (сейчас проспект Победы). Эта церковь оказалась в центре общественного интереса, так как была посвящена очень почитаемой жителями Кёнигсберга и всей Восточной Пруссии королеве Луизе**. В те годы (1899-1901) прусская монархия все еще пользовалась большим почетом.
При проектировании Луизенкирхе архитектор сделал акцент на романском стиле, который, по его мнению, производил впечатление серьезности, спокойствия и был исполнен достоинства. Церковь построили у входа в парк Луизенваль, в котором королева часто любила проводить время. При освящении церкви в 1901 году, которое проводилось в присутствии императора, Хайтманн получил из рук Вильгельма II Орден Короны. В 1914 году за свои заслуги в общественном строительстве он получил звание «Королевский советник по вопросам строительства».
Папа Пий Х, отметив многочисленные постройки церквей в Кёнигсберге и в Восточной Пруссии, наградил Хайтманна орденом «За заслуги перед Церковью и Папой».
Сегодня эта восстановленная и перестроенная церковь служит площадкой для кукольного театра. В 2001 году в столетний юбилей со дня ее освящения, бывшие кёнигсбержцы праздновали здесь редкий праздник золотой и бриллиантовой конфирмации. Для всех участников, которые когда-то были крещены или конфирмированы в этой церкви, это был трогательный день.
Несколькими шагами далее, в районе Амалиенау***, католиком Хайтманном была возведена первая католическая церковь в этой все более разраставшейся части города – часовня Святого Адальберта. Большая часть средств на строительство часовни и её внутреннее убранство были собраны на пожертвования. Сам Хайтманн руководил строительными работами без оплаты. С этим церковным сооружением очень многое связывало его лично.
Позднее в 1932 году часовня была расширена и достроена в церковь Святого Адальберта.
В 1904-1907 годах Хайтманн получил следующий заказ на строительство католической церкви Святого Семейства, в этот раз в густонаселенном районе Форштадт (сейчас территория к западу и востоку от Ленинского пр-та между рекой Преголей и ул. Багратиона. — admin) на улице Оберхаберберг, 21 (сейчас ул. Богдана Хмельницкого). Во время войны церковь пострадала незначительно и была восстановлена. Сейчас церковь является концертным залом Калининградской филармонии.
Затем Хайтманн спроектировал евангелическую Лютеркирхе на Фиемаркт (Viehmarkt — Скотный рынок; сейчас это пересечение улиц Октябрьская и Дзержинского. — admin) в стиле ренессанс с выделяющейся средней частью. Церковь была освящена в 1910 году. Хотя во время Второй мировой войны она не сильно пострадала, в 1975 году ее, к сожалению, снесли.
Последней церковной постройкой по проекту Фридриха Хайтманна в Кёнигсберге была сооруженная в 1913 году католическая часовня в Понарте рядом с приютом Святого Иосифа.
В Черняховске в хорошем состоянии сохранилась католическая церковь Св. Бруно Кверфуртского, также созданная Фридрихом Хайтманном.
Много церквей Хайтманн построил и в провинции. Это католические часовни в Тапиау (сейчас Гвардейск), Растенбурге (сейчас Кентшин), Пиллау, а также церкви Сердца Христова и Святого Иосифа в Алленштайне (сейчас Ольштын).
Работоспособность архитектора была неиссякаемой. Кроме уже названных зданий он построил еще окружные дома в Гердауэне (сейчас Железнодорожный) и Браунсберге (сейчас Бранево), а также больницы в Гердауэне и Морунгене (сейчас Моронг).
Вместе со своим другом, советником по строительству Йозефом Кречманном, с привлечением многочисленных частных средств Хайтманн основал «Кёнигсбергское общество недвижимости и строительства 1898» и сразу же спроектировал целое поселение — Колонию Амалиенау (территория на западе Кёнигсберга, сейчас находящаяся в границах улиц Красная, Карла Маркса, Лесопарковая и проспекта Победы, застроенная виллами богатых горожан в соответствии с модной в то время концепцией «города-сада». — admin).
Было общеизвестно, что Хайтманн не только хороший архитектор, но также и чуткий собеседник, он принимает во внимание особые пожелания своих заказчиков.
В причудливом югендстиле*** с его башенками, эркерами, фронтонами, четырехугольными слуховыми окнами и пристройками Хайтманн проектирует в Амалиенау более десятка вилл. Многие виллы пережили войну.
От обоих друзей также ведет свое начало благоустройство озера Цвиллингсзее (сейчас оз. Поплавок, или Хлебное) в Амалиенау, которое было получено от города в 1910 году.
Личная жизнь Фрица Хайтманна сложилась счастливо. Уже зрелым и состоявшимся человеком, в 39 лет, Хайтманн знакомится в Кёнигсберге с дочерью главного почтового директора Анной Вехтер, которая была моложе его на 20 лет. С ней он в 1896 году заключает брачный союз. Молодая жена дарит ему в 1897 году дочь, в 1899 году сына и в 1902 и 1906 году еще двух дочерей.
В 1904 году хорошо зарабатывающий архитектор смог уже построить себе собственную виллу на Кастаниен Аллее, 12 (сейчас Каштановая аллея, 16). На башне его дома развевался флаг Вестфалии с белым конем на красном поле, так как Хайтманн не терял контакты со своей малой родиной.
В просторной со вкусом обставленной вилле Хайтманн проживает лучшие годы своего семейного счастья. В его гостеприимном доме часто бывали многие уважаемые граждане города.
Одним из многочисленных друзей Хайтманна был известный в Кёнигсберге скульптор Иоганн Фридрих Ройш, по рождению тоже вестфалец из Зигена, создавший в Кёнигсберге скульптуру «Немецкий Михель», памятники герцогу Альбрехту, императору Вильгельму I и Бисмарку.
Сын Хайтманна Винфрид (названный так в честь Великого магистра Немецкого ордена Винфрида фон Книпроде) рассказывал в 1939 году о необычной встрече его отца с скульптором Ройшем:
«Однажды Ройш встречает Хайтманна на улице:
— Фриц, ты должен сейчас же пойти со мной!
— Это почему же?
— Мне нужны твои брюки.
— Зачем?
— Для моей бронзовой статуи Бисмарка.
Фриц, конечно же, идет с ним, становится на подиум, и в мгновение ока Ройш моделирует его брюки. Это была «драпировка», которая ему так не удавалась. С тех пор Железный канцлер, который стоит на площади Императора Вильгельма в Кёнигсберге, носит брюки моего отца».
Большие заслуги имел Фриц Хайтманн и в охране памятников Восточной Пруссии. В фундаментальном труде Адольфа Бёттихера**** «Памятники архитектуры и искусства провинции Восточная Пруссия» есть много графических листов авторства Хайтманна — церкви, интерьеры зданий, фронтоны, детали эркеров, потолки комнат, боковые стенки скамей собора и пр. Это характеризует архитектора как прирожденного рисовальщика.
В 1914 году началась Первая мировая война, и почти 61-летний Хайтманн отправился воевать командиром роты ополчения, приняв участие в битве при Танненберге. В ноябре 1914 года он был награжден Железным крестом II степени. Изможденный тяготами войны, он перенёс тяжёлый сердечный приступ, и был отправлен в лазарет в Кёнигсберг. Несмотря на все старания и усилия врачей, полностью Хайтманн так и не выздоровел. Он нуждался в постоянном уходе и поэтому был вынужден оставить службу. Вместе с тем прекратилась и его профессиональная деятельность, его архитектурное бюро было распущено.
Чтобы как-то выжить в это тяжёлое время, Хайтманн в 1918 году был вынужден продать свою виллу в Амалиенау и найти прибежище в спроектированным им же доме священника около часовни Святого Адальберта. Несмотря на самоотверженный уход за ним его жены и дочерей, Хайтманн умер 13 августа 1921 года и обрел последний покой на католическом кладбище общины Святого Адальберта по улице Дюрерштрассе (сейчас ул. Лесопарковая) в посёлке Ратсхоф (сейчас район к северо-западу от Вагоностроительного завода — бывшей фабрики вагонов «Штайнфурт». — admin).
Профессор Балдур Кёстер в своей книге «Кёнигсберг – архитектура немецкого времени» пишет о Хайтманне: «С концом Первой мировой войны произошёл не только политический переворот, но также переворот в общем понимании архитектуры. Только что закончившаяся эпоха была подвержена сильной критике на эмоциональном уровне. Если бы Хайтманн умер в 1914 году, специальная пресса разразилась бы похвалой по поводу его достижений в качестве архитектора. Когда же он умер в 1921 году, не нашлось ни одного человека, воздавшего ему по заслугам. Он был просто забыт». Кроме того, сожалеет Кёстер, «В профессиональной литературе о Хайтманне нет никаких публикаций современников. Нынче было бы самое время, чтобы кто-нибудь переосмыслил его жизненное дело».
К сожалению, его могила не сохранилась. Это был скромный памятник с датами рождения и смерти и эпитафией «Любовь никогда не кончается». Эти слова относятся ко всей его жизни, к его любви к семье, к его необыкновенной любви к своему делу, которая отчетливо видна в облике всех его многочисленных творений.
В настоящее время все сохранившиеся строения Фридриха Хайтманна по праву считаются украшением Калининграда и области и привлекают огромное внимание ценителей прекрасного.
Примечания:
* Альбертина — Кёнигсбергский университет (нем. Albertus-Universität Königsberg), основанный герцогом Альбрехтом Гогенцоллерном в 1544 году.
** Королева Луиза — Луиза Августа Вильгельмина Амалия Мекленбургская (1776 — 1810), супруга короля Пруссии Фридриха Вильгельма III.
*** Югендстиль — немецкое название стиля «модерн».
**** Адольф Бёттихер (Adolf Bötticher, 1842 — 1901) — архитектор, археолог, провинциальный консерватор Восточной Пруссии, автор 8-томного труда «Памятники архитектуры и искусства провинции Восточная Пруссия» (1892-1898).
Источники:
Lorenz Gremoni Architekt Friedrich Heitmann (1853-1921) Königsberger Bürgerbrief, Duisburg
Königsberg Pr. und seine Vororte. Eine Bild-Dokumentation von Willi Freimann, Rendsburg, 1988
Baldur Köster Königsberg Architektur aus deutscher Zeit, Husum Druck, Husum, 2000
Bildarchiv Ostpreussen
Автор статьи — Маргарита Адриановская, краевед, переводчик с немецкого
Этим переводом, сделанным Евгением Стюартом, мы начинаем публиковать воспоминания жителей Восточной Пруссии о том, как, спасаясь от наступающих войск Красной Армии, они бежали запад. В Германии есть даже специальный термин Fluchtaus Ostpreußen (побег из Восточной Пруссии). Начиная с осени 1944-го, когда впервые за время войны боевые действия перенеслись на территорию Германии, и до мая 1945 года, Восточную Пруссию покинули (в результате организованной властями плановой эвакуации населения по морю и воздуху и хаотичного бегства жителей по земле), по разным оценкам, до 2 млн. человек. Часть из них впоследствии вернулась обратно, значительная же часть жителей в эвакуацию не отправлялась вовсе. Всё оставшееся немецкое население бывшей Восточной Пруссии впоследствии было принудительно депортировано с территории Калининградской области, Литовской ССР (бывший Мемельланд) и Польши в Германию, начиная с 1948 года.
Описывать причины, по которым эвакуация из Восточной Пруссии происходила так, как она происходила, о фактическом её запрете до 20 января 1945 года, о пропагандистской политике нацистского руководства Восточной Пруссии и Третьего Рейха в этот период, мы не будем. Об этом есть масса общедоступного материала. Здесь мы хотим лишь привести воспоминания простых немцев о том, что они пережили, пытаясь добраться до «материковой» Германии. Сразу скажем, что в публикуемых материалах не нужно искать ни политической подоплёки, ни попытки очернить, или, наоборот, обелить кого-либо. Это просто исторические свидетельства. И они такие, какие есть.
admin
Герда Янихен, урождённая Гесснер
Из Шприндта в Кёнигсберг и обратно
На дворе стоял конец октября 1944 года. Повсюду гулял холодный ветер. Вдали мы слышали непрерывно усиливающийся рокот. Русские подошли к Гумбиннену. В воздухе непрерывно кружили вражеские самолёты. Моя мама, сестра с двухгодовалым ребёнком, двое моих собственных детей, одного и двух лет, большую часть времени ютились в самодельной землянке в саду родительского дома в Шприндте (Sprindt — посёлок на северо-восточной окраине Инстербурга; сейчас — район пересечения улиц Черняховского и Горького в г. Черняховск. — admin) [№41 по Фриц-Чирзе-Штрассе]*.
По ночам Каралененское шоссе (Karalene, сейчас Зелёный Бор — посёлок в 12 км к западу от Черняховска. — admin) заполняли движущиеся в сторону Кёнигсберга военные машины. Бежать с маленькими детьми на руках не представлялось возможным. Солдаты рассказывали, как всё страшно было под Гумбинненом. Стрельба и артиллерийская канонада же становились всё ближе. Мы, наконец, не выдержали и наспех собрали немного одежды и белья, погрузили всё это в коляски и приготовились бежать. Нам повезло, так как солдаты посадили нас на грузовик. Машина двигалась очень медленно, ибо улицы почти полностью были заблокированы военным транспортом и конными повозками.
То, что мы наблюдали по дороге, было неописуемо. Перевёрнутые и разбитые телеги, раненные люди, обстрелянные с воздуха обозы, мёртвые, которых были вынуждены бросить их родственники, дети, плакавшие по своим родителям, и родители, плакавшие по своим детям, старики, тащившие свою поклажу, хотя сами едва могли идти самостоятельно. В нашем грузовике мы хоть как-то были защищены от этих тягот. Но насколько сильно может страдать человек, который видит столько мучений и при этом никак не может помочь? Такое могут оценить лишь те, кто лично испытал нечто подобное.
Вечером мы прибыли в Йесау [ныне поселок Южный, Багратионовского района]. Это был небольшой посёлок с аэродромом, где нам предоставили жильё. Там мы остались до конца января месяца, когда нас наконец достиг фронт. Как-то утром мы получили от бургомистра бумагу, в которой указывалось, что в 21:00 мы должны вылететь с аэродрома, имея при себе не более 20 фунтов ручной клади. После этого мы в очередной раз упаковали свои самые ценные вещи.
Я вернулась в посёлок, чтобы купить свежего молока и немного продуктов, но все магазины оказались закрыты. Всё было заперто и никого нигде не было видно, ни торговцев, ни бургомистра. Офицеры с аэродрома, которые тут раньше жили, также под покровом ночи исчезли со всеми своими семьями. С нами осталось только несколько беженцев.
Несмотря на метель мы собрали наш скудный скарб, подхватили на руки детей и отправились на аэродром, с которого мы должны были вылететь в 9 часов вечера. Совсем невдалеке слышались раскаты сталинских органов [реактивная система залпового огня] и советской артиллерии. Когда же, наконец, мы добрались до аэродрома, то там также всё оказалось заперто. Лишь несколько человек из наземного персонала всё ещё были на месте, но они поспешно отослали нас назад, так как у них был приказ взорвать аэродром. В отчаянии мы вернулись обратно. Метель продолжалась, дети не могли идти и нам пришлось нести их на себе. Тёмные и занесённые снегом дороги невообразимо затрудняли наше продвижение.
Измученные и окончательно продрогшие мы добрались, наконец, до нашего дома. Там стояло одиннадцать немецких танков. Солдаты повсюду искали себе на ночь жильё, включая и наш дом. Однако поспать не вышло. Вскоре им было приказано двигаться дальше, так как русские уже находились от нас всего в двух километрах. Танкисты решили взять нас собой. Мою сестру и маму разместили в танке. Молодая девушка из Мазурского края взяла мою двухлетнюю дочь и села с ней в другой танк.
Мою детскую коляску закрепили на «Веспе» [«Оса» — лёгкая самоходно-артиллерийская установка], с которой было снято орудие и теперь она представляла собой транспортёр с прицепом. Меня вместе с коляской обернули в одеяла и брезент, а багаж распределили вдоль борта.
До Кёнигсберга мы добрались затемно. Летящий с танковых гусениц снег настолько засыпал меня и коляску, что мне пришлось буквально выкапывать себя из под него. Я была очень рада, что с нами была коляска и моему самому младшему ребёнку было где спать. Четыре ночи мы находились в пути, а днём искали себе пристанище в брошенных домах.
Как-то утром мы проморгали тот танк, в котором ехала молодая девушка вместе с моей дочерью. Я была вне себя от страха и беспокойства. Эмми, как звали ту девушку, хорошо заботилась о моей маленькой дочке, но что теперь делать?! Мысль о том, что я осталась без ребёнка, практически лишила меня рассудка. Все танки из нашей группы ехали на большом расстоянии друг от друга, и поэтому никто не знал куда делся пропавший. Накануне нам пришлось бросить один из неисправных автомобилей. На рассвете двое солдат вернулись, чтобы попытаться его починить. Нежданно-негаданно они вернулись с известием, что русские уже захватили посёлок.
После этого два солдата отправились на поиски пропавшего танка с моим ребёнком. Я едва не выплакала все глаза, покуда тянулись часы ожидания. Примерно через четыре часа пропавший танк подъехал к месту общего сбора. Оказалось, что у него просто кончилось топливо, и прошло немало времени, прежде чем пришла помощь. Я никогда не забуду эти часы страха. С того самого дня я не расставалась со своими детьми. Вынув из коляски одежду, я уложила в неё обоих детей.
Каждый населённый пункт, который мы оставляли вечером, к утру уже находился в руках русских. Так мы постепенно добрались до Кёнигсберга, портового бассейна, пожарной станции «Юг». Расположившись в бараке на Кайбанхофе [ныне ул. Крановая] мы занялись приготовлением пищи для наших танкистов.
Кёнигсберг, между тем, был теперь блокирован советскими войсками. На свои продуктовые карточки мы практически ничего не могли купить. С другой стороны продовольственные склады на Кайбанхофе ломились от продовольствия, но продолжали оставаться закрытыми. Без лишних слов наши танкисты вскарабкались внутрь через вентиляционную решётку и на свой страх и риск раздавали продукты гражданскому населению.
Каждый вечер, примерно в 19 часов, прилетал советский самолёт (солдаты называли его Швейной машинкой [У-2]) и то там, то тут, сбрасывал бомбу. Привыкнув к его пунктуальности, мы успокоились. Лишь однажды бомба упала от нас в непосредственной близости, и то нам же на пользу, так как она угодила в продовольственный склад, тем самым избавив наших солдат от необходимости лазать в него через вентиляцию. Теперь банки со сгущённым молоком и прочими консервами, которые мы долгое время не видели, разлетелись по окрестностям.
В соответствии с циркуляром NSV [национал-социалистическая благотворительность] все женщины и дети должны были доставляться на судах из Кёнигсберга в Пиллау, а оттуда на запад. С этой целью были пригнаны большие баржи. Женщин и детей оборачивали в одеяла и оставляли ждать на борту этих барж наступления темноты, прежде чем те отправились в сторону Пиллау. Во время сильного снегопада такое ожидание под открытым небом превращалось для людей в настоящую пытку. Наши танкисты получали из Пиллау новости и инструкции, а потому хорошо знали о том, какой там творится хаос. Поток беженцев был настолько велик, что людям приходилось подолгу ждать своей очереди. Среди них резко возросло количество смертей, а также больных и голодных.
Эти баржи должны были вывезти в том числе и нас. Мы отказались, хотя и знали, что местные женщины из NSV были довольно радикально настроены и не брезговали насилием. Однако наши танкисты знали что делать. Они посадили нас в машину связи, опечатали её и перевезли в район Нассер Гартен (Nasser Garten — Мокрый/Сырой сад, — сейчас это район ул. Нансена. — admin). Там они спрятали нас в пустой квартире, которая раньше использовалась военными в качестве оружейной, а на дверь повесили табличку «Оружейная — вход запрещён!». Мы понимали, что в Пиллау нам пришлось бы гораздо хуже, чем здесь. Тем более Пиллау ежедневно подвергался тяжёлым бомбардировкам.
Потянулись дни ожидания. Каждый вечер мы слышали, как русские через громкоговорители кричали: «Женщины и дети, покиньте город, переходите к нам, Кёнигсберг лежит в руинах!». Потрясающие перспективы!
И вот настал тот самый день. Русская артиллерия безжалостно обрушила свой огонь на город, а советские солдаты проникли в район Нассер Гартена. Под непрерывным обстрелом мы вместе с коляской, но без багажа, ринулись в центр города. Когда стало совсем страшно, я накрыла собой своих детей. Вокруг летали осколки, мусор и битый кирпич. Стоял жуткий вой и грохот.
В центре города нас остановили сотрудницы NSV и отправили в необитаемое здание, где уже находились две женщины и мальчик, беженцы из Мазурской области. Вскоре я поняла, что в этом полуразрушенном доме мы никак не защищены от бомб и гранат. Поблизости была видна большая школа. Мы с Эмми захотели проверить, можно ли туда перебраться. Когда мы находились уже практически на пороге школы, взвыла сирена воздушной тревоги, на которую я не обратила никакого внимания, поскольку сирены завывали по любому поводу. Но тут внезапно в аду разверзся ад. Посыпались бесчисленные бомбы. Я встала как вкопанная, не в силах соображать. Взрывной волной меня отбросило к двери, не причинив, однако, большого вреда. Солдаты втащили меня внутрь. Всё произошло настолько быстро, что я едва это осознала. Всё, о чём я могла думать, были мои дети, и я хотела вернуться к ним. Однако мужские руки держали меня крепко. Солдаты кричали и ругались. Человеческие голоса терялись на фоне вселенского шума и рёва. Мужчины облокотились на тяжёлую железную дверь, чтобы та оставалась открытой. Бомбардировка города длилась целый час.
Мне этот час показался вечностью. Беспокойство и страх за детей ослабили мои нервы и они, наконец, сдали. Медик сделал мне укол и я впала в забытьё. Когда же я пришла в себя, кошмар уже закончился. В школу угодило аж три бомбы. Я выбежала наружу, но не помнила откуда пришла. Никаких примет уже не было, повсюду только груды обломков. Некоторые солдаты, видевшие, как я пришла в школу, отправились вместе со мной и помогли мне найти нужный дом. Дверная рама всё ещё была на месте, но сразу за ней виднелись только кучи кирпичей. Половина дома полностью рухнула, а с обратной стороны отсутствовала передняя стена. И тут я увидела свою детскую коляску. На её руле покоилась тяжёлая балка с частью потолка. Я стала громко выкрикивать имена и в отчаянии искать вход в подвал, который был совершенно засыпан обломками.
Затем я нашла узкое подвальное окошко, в которое были вмонтированы два железных прута. За грязным стеклом кто-то махал рукой. Это была моя мама. Она была жива и подвела к окну одного из детей. От захлестнувших меня чувств я зарыдала. Но как мне вытащить их из-под обломков? И снова мне помогли солдаты, выбившие железные прутья.
При этом я распереживалась ещё больше, поскольку боялась, что кладка не выдержит и рухнет. Но всё прошло хорошо. Сначала мама передала мне детей, а потом с большим трудом протиснулась через окошко сама. За ней последовала сестра. Другие две женщины и мальчик оказались похоронены под обломками на другой стороне дома. Мама сказала, что намочила полотенце кофе из бутылки и приложила его к лицам детей, а иначе они задохнулись бы в невообразимой пыли.
После этого мы перебрались по руинам в школьный подвал. Один из солдат сумел вытащить мою коляску и часть нашего багажа. В подвале был оборудован лазарет, в котором уже находилось множество раненых солдат и гражданских, к которым добавлялись всё новые пострадавшие от последнего налёта. За ранеными ухаживал только один фельдшер. Казалось всё шло наперекосяк. Ответственного врача вызвали в главный лазарет и он так и не вернулся. Было понятно, что нужна срочная помощь. Моё сердце было преисполнено благодарности за то, что мои родные снова были рядом, и поэтому я стремилась облегчить чужие страдания. Санитар позаботился о том, чтобы мои мама и дети нашли себе безопасное место в подвале, а я смогла ему помочь.
Делались срочные перевязки, удалялись осколки и шрапнель, а ещё больше только предстояло сделать. В какой-то момент в подвал вошёл солдат с широко открытыми глазами. Его лицо было испачкано кровью и грязью, а униформа вся в кровавых дырах. Он не ответил на наши вопросы. Мы уложили его на кушетку и сняли одежду. Его рубашка была полностью пропитана кровью. То, что этот человек всё ещё был жив, казалось чудом. Его тело напоминало сито. Когда я попыталась промокнуть его губы, то заметила, что его рот также представлял собой одну сплошную рану. С трудом он пробормотал — «пить». Санитар протянул мне стакан воды и шёпотом сказал: «Всякая помощь для него уже опоздала. Пусть пьёт спокойно». Я положила ему под голову руку и поила его маленькими порциями, которые он жадно заглатывал. Он посмотрел на меня остекленевшими глазами и попытался улыбнуться. Внезапно его тело дёрнулось. Я ещё не поняла, что это означало смерть. Я продолжала держать его голову в своей руке, пока не вернулся санитар и не сказал: «Он отмучился. С таким ранением в живот он вряд ли бы выкарабкался». Только теперь я поняла, что произошло. Это глубоко потрясло меня, но и придало сил без устали продолжать свою работу. Никогда более я не видела столько страданий и не слышала столько криков, как в том самом подвале.
Время от времени, когда на улице немного стихала стрельба, я выглядывала из двери, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. Ночное небо мерцало жутким пурпурным светом. Куда ни глянь, всюду стояло сплошное зарево от пожаров. В воздухе клубились чёрные густые облака. Это было кошмарное зрелище. Впереди маячили полные страха и неопределённости дни.
Затем пришли русские. Сначала это были два офицера. Они приказали сложить снаружи всё оружие и боеприпасы. В четыре часа утра забрали всех немецких солдат и других мужчин. В подвале находилось и несколько пожилых супружеских пар, которых силой разлучили.
Наши же страдания начались на рассвете. Нам, женщинам, пришлось многое вытерпеть. Раз за разом приходили русские и на ломаном немецком языке спрашивали, есть ли у кого из нас часы. Мы раздали все имевшиеся при нас драгоценности, после чего нас выгнали из подвала. Из последних сил нам приходилось нести наших детей по бесчисленным грудам обломков, а я при этом ещё и тащила за собой коляску. Там, где было слишком тяжело перебираться, мы сначала переносили детей, а затем возвращались за коляской.
Только теперь нашему взору предстал весь масштаб разрушений. Вскоре наши ботинки напоминали своим видом сосновые шишки. После бесконечных карабканий по завалам мы, наконец, добрались до дороги. Над уцелевшими домами дымились крыши. Улицу заволок густой дым и наши глаза слезились. Какие-то изверги затаскивали нас в дома и насиловали. Не помогали ни мольбы, ни крики. Мои последние вещи были украдены из коляски. Даже подушки и одеяло пропали. Не осталось ничего, чтобы согреть моих детей, и поэтому я укрыла их своим пальто.
Когда мы подошли к городской окраине, то все немцы там были согнаны в одну сторону. Вскоре мы представляли собой одну большую армию, разграбленную и осквернённую. В четыре шеренги, под конным конвоем, нас повели из Кёнигсберга. На протяжении всего дня нам совершенно нечего было есть. Дети настолько ослабли, что даже не могли плакать. Сидя в коляске и склонив свои головы, они пребывали в забытьи. Промокшие пелёнки и трусики без всякой стирки сушились прямо на руле. Из колонны никого не выпускали. Если кто-то пытался это сделать, то тут же возникал всадник с кнутом и загонял его обратно. Чтобы чем-то утолять жажду, я подобрала на обочине пустую консервную банку. В углублениях, оставленных конскими копытами, скапливалась талая вода. Проходя мимо, я собирала эту воду банкой и давала её детям. Замечу, что ни банка, ни тем более вода, не были хоть сколько-нибудь чистыми. Но нас оберегал добрый ангел-хранитель и никто не заболел от этого грязного бульона.
Мимо нас проследовала группа военнопленных. Многие шли босиком, а у кого-то ноги были просто обмотаны в тряпки, так как у них забрали обувь. Они выглядели столь же жалко, сколь и мы. Один из них бросил нам в коляску чёрствый кусок хлеба. Ещё неделю назад я бы побрезговала им, но теперь была искренне благодарна за такой подарок. Я аккуратно разжевала его и положила детям в рот. Другой солдатик кинул мне репу. Благодаря этому на ближайшие несколько часов у моих детей было хоть что-то съестное. По прибытии в Памлеттен нас на ночь согнали в большой сарай, в котором не было никакого освещения. Поскольку ничего не было видно, мы цеплялись друг за друга подобно репейнику, лишь бы не потеряться в толпе. Тьма стояла кромешная. Вскоре пронёсся слух, что нас хотят взорвать прямо вместе с сараем. Но покуда мы видели вспышки русских фонариков и слышали их крики, нам казалось, что пока бояться нечего. К тому же мы впали в глубокое безразличие, и нам теперь было уже всё равно. Через редкие окна можно было наблюдать как бомбят Пиллау. Я держала своих детей на коленях возле коляски, чтобы они в темноте хоть как-то чувствовали моё присутствие.
Та ночь была жутко долгой. Время от времени слышались крики женщин, к которым приставали русские солдаты. Как бы это ни было гнусно, но остальным это придавало уверенности, что пока они тут, нас не взорвут.
На рассвете нас выгнали наружу. Как и накануне нас снова построили в четыре шеренги, но на этот раз погнали обратно в Кёнигсберг. Зачем нас гоняли туда-сюда, объяснить никто не мог. На окраине города нас отвели на огороженный колючей проволокой луг. Там мы нашли мою бабушку, которая была совершенно истощена и близка к смерти, а также двух маминых сестёр. То было весьма грустное воссоединение.
Вскоре пришли русские и согнали матерей и детей, а также стариков, в один угол. Одиноких женщин оттеснили в другой угол, а мужчин в третий. Внезапно один из русских распахнул ворота и прокричал: “Женщины с детьми и старики по домам!”. Это была ужасная ситуация, так как у моих тёток детей не было. Мама душераздирающе плакала, не желая расставаться с ними. Эмми, которая всё это время не расставалась с нами, держала на руках одного из моих детей и могла бы сбежать из этого лагеря, но отдала ребёнка моей тётке, чтобы та смогла уйти. Это было очень благородно с её стороны, но от этого мне стало нестерпимо больно. Мы пережили вместе столько трагических дней и для моей маленькой дочери она была словно вторая мама. Старшая тётя и бабушка уже покинули огороженную территорию, после чего мы с мамой и вторым ребёнком последовали за ними. Бабушка уже практически не могла ходить. Мы посадили её в коляску, а детей поочерёдно несли на руках. В качестве спинки мы приспособили две доски, вставленные в коляску вертикально, а ноги бабушки при этом просто болтались спереди.
Отыскав дорогу в Инстербург, мы наткнулись на укрытие зенитной установки. Там оказалось множество боеприпасов и убитых немецких солдат. Под одним из мертвецов обнаружилось шерстяное одеяло. Пересилив себя, я вытащила его из-под трупа, отряхнула и взяла с собой.
Прошло немало времени, прежде чем мы, наконец, немного помылись и ополоснули детские подгузники и трусики в какой-то канаве. О нормальной стирке не могло быть и речи. По дороге нашлась ещё одна рабочая коляска, в которую пересадили бабушку, а дети снова вернулись в свою. Вскоре к нам присоединились две женщины, фрау Брюдерляйн и фрау Шписс. Когда наступил вечер, мы все ещё не нашли себе укрытия на ночь, потому как некоторые из домов, мимо которых мы проходили, были заняты русскими. Таким образом, нам пришлось ночевать прямо под открытым небом на укрытом от дороги склоне. Хотя днём мы хоть немного согревались под солнцем, ночью стояла невыносимая стужа. Чтобы хоть немного согреться мы тесно прижимались друг к другу. Однако уснуть было невозможно. Постоянно приходили русские солдаты, освещали нас фонариками и интересовались, нет ли среди нас немецких мужчин. Другие приходили с дурными намерениями, хватая за руки нас и наших детей. Мы кричали от страха, а они ругались и некоторые насиловали нас прямо на месте.
Один из встретившихся в ту ночь русских говорил по-немецки и дал доброжелательный совет, что если мы захотим отдохнуть в дороге, то лучше это сделать рядом с расположением его роты, которую можно найти по приметным деревянным воротам около Тапиау. Всё ещё шла война, и многие солдаты плохо относились к нам. Холод пробирал до самых костей. Этот человек принёс нам молочный бидон с горячим чаем, немного хлеба и бекона. Чай помог нам согреться. Я держала одного из своих детей на коленях под пальто. При этом мои руки буквально посинели от холода и почти окоченели. Увидев это, русский отдал мне свои перчатки. Впрочем, на следующий день другой русский отнял их у меня.
Едва рассвело, мы продолжили наш путь. По дороге мы подбирали всё, что могло нам пригодиться. Обрывки одежды и даже отдельные лоскуты ткани мы складывали к бабушке в коляску. Благодаря этому бабушка могла сесть повыше и чувствовать себя комфортнее. Также мы подобрали несколько предметов посуды, которые могли нам понадобиться.
Подойдя к Тапиау, мы нашли там упоминавшиеся деревянные ворота. Находившиеся там русские смотрели на нас с подозрением. И это не удивительно, ибо мы были грязными, оборванными и сонными. Увидев большое количество солдат, я растеряла всю смелость идти дальше. Однако моя тётка Иоганна подбодрила меня и пошла вместе со мной. Со смешанными чувствами я поинтересовалась, можем ли мы остаться здесь на ночь, так как следуем домой в Инстербург. В мгновение ока нас окружили солдаты, которые что-то нам говорили наперебой. Общение было невозможно. Я показала на детей и бабушку, а затем склонила голову на свои сложенные руки, демонстрируя знак “сна”. В ответ раздался дружный возглас понимания.
Один из солдат взял меня за руку и потянул за собой. С колотящимся сердцем я, в свою очередь, схватила за руку тётю. Солдат привёл нас к зданию, в котором был кто-то, кто говорил по-немецки. Должно быть это был их начальник. Помещение было обставлено как кабинет. Я повторила ему свою просьбу, а он в ответ поинтересовался – откуда и куда мы следуем. Всё это время у двери стоял солдат с винтовкой. Затем говоривший по-немецки военный ушёл и вернулся спустя продолжительное время. Проводив нас к помещению, в котором жило два пожилых солдата, он сказал, что ночевать мы здесь будем одни. Один из солдат принёс соломы. Мы были тронуты столь неожиданной вежливостью. С лёгким сердцем и радостью я позвала ожидавшую на улице родню. Выделенная нам комната являлась кухней с изразцовой печью. Вскоре нам принесли ещё соломы и дров. Оба усатых русских солдата оказались весьма добродушными людьми. При помощи жестов они пригласили нас в свою тёплую комнату. Это было плохо обставленное помещение. Во всех четырёх углах стояли кровати, застеленные только матрасами. В середине стоял самодельный стол, а по обеим его сторонам находились скамьи из свежеструганных досок. В печи тлело полено, и в целом маленькая комната показалась уютной и тёплой. Немного отдохнув и согревшись, мы разожгли на кухне огонь и приготовили кровати на ночь. Дети быстро сдружились с русскими. Солдаты посадили их себе на колени и кормили. Один из них объяснил нам, что у него в России осталось шестеро собственных детей и по его небритой щеке в этот момент катились слёзы.
Мы воспользовались представившейся нам возможностью искупать детей и тщательно вымыться самим. С этой целью мы наполнили все горшки и вёдра, которые нам предоставили русские, и поставили их на плиту. Также солдаты принесли нам большой бак и поделились куском мыла. Чтобы никто не застал нас во время мытья врасплох, мы подсунули под ручку двери палку. То было совершенно неописуемое чувство – наконец-то избавиться от всей грязи, что накопилась за столько недель. И к тому же нас ждала тихая ночь, когда мы могли спать без всякого страха. Вместе с детьми нас было одиннадцать человек, а кухня была настолько крохотной, что мы едва могли там улечься. Коляску русские поставили у себя в комнате. На ужин они принесли нам белый хлеб с маслом, сладкий чай, сухофрукты и пшённую кашу, и мы почувствовали себя в сказочной стране молока и мёда. Нужно ли теперь говорить о том, что спали мы как в раю?
На следующее утро, когда я забирала свою коляску из комнаты русских, там оказалось два молодых солдата, которые чистили свои винтовки. Вчерашних пожилых русских там уже не было. В коляске лежал какой-то большой свёрток. Поскольку я посчитала, что он оказался там по ошибке, то вынула его и положила на стол. Однако один из солдат положил мне его обратно в коляску и, как мне показалось, немного мрачно ухмыльнулся. Мне это показалось странным. В голову пришли мысли, а не взрывчатка ли это? Может он хочет нам навредить? С дрожащими коленями я толкнула коляску к выходу. Никто из нас не считал, что в пакете лежит что-то хорошее. Солдат продолжал наблюдать за нами с ухмылкой, а затем подошёл к коляске и спросил: “Почему ты боишься?”. Надорвав угол пакета, он показал его нам: “Это еда для твоих детей! Никакая не бомба! Мы не фашисты! Только фашисты убивают детей!” Мне стало стыдно из-за своих подозрений. Как он мог прочитать мои мысли? Две буханки хлеба, немецкий маргарин и искусственный мёд, бекон, манная крупа, яичный порошок, а также нож и ложка – таково было содержимое пакета, который для нас приготовили дружелюбные старые русские. К сожалению, мы не смогли отблагодарить их в ответ.
И вот мы снова оказались на просёлочной дороге. Нашему взору предстала ужасающая картина. По обеим сторонам дороги лежали измученные и голодные женщины и старики. Большинство из них уже были мертвы. Живые сидели на корточках рядом с умершими, и как казалось сами ожидали собственной смерти. Никто о них не заботился. Мы сами не могли им помочь, поскольку наш жребий был немногим лучше. Нет слов, чтобы описать те чувства, что разрывали меня изнутри, когда я посмотрела в умоляющие глаза седовласой матери, обессиленно ожидающей смерти на обочине дороги. В пути нам повстречались сотни стариков, испустивших свой последний вздох в придорожных канавах.
Идти по главной дороге в Инстербург нам запретили. Всё ещё шла война и по этой дороге непрерывно ездили русские машины. На каждом её перекрёстке стояли постовые, которые прогоняли нас с дороги, когда мы были вынуждены пересекать её справа налево, а затем наоборот. Таким вот зигзагом мы шли в Инстербург. Часто мы проводили в пути целый день, но приближались к нашей цели лишь на несколько километров. К нам постоянно приставали солдаты. Повсюду царил страх и ужас.
Возле Велау нас загнали в лес. Некий русский еврей, выдававший себя за командира, орал на нас и грозил пристрелить, после чего нас заперли в пустом сарае. Вечером пришли косоглазые солдаты и изнасиловали нас. Мы приготовились к худшему. Когда эта орда ушла, то оставила дверь открытой. Однако у нас недоставало смелости выйти на улицу в темноте. Мы все зажались в углу, а я крепко обняла детей. Постоянный страх лишал нас рассудка. Каждый шорох снаружи заставлял нас вздрагивать. Без детей и бабушки мы может и осмелились бы бежать, но в нашем положении это было невозможно. Поэтому мы остались вместе и ждали что нас вот-вот убьют. Проходил час за часом. Всё оставалось спокойным, и лишь время от времени один из детей начинал плакать. Только когда рассвело, стало понятно, что мы там находимся одни. Русских нигде не было видно. Мы собрали свои вещи и как можно скорее покинули это кошмарное место.
Завоевание Восточной Пруссии началось задолго до того, как рыцари под водительством чешского короля Оттокара II Пшемысла и верховного магистра Тевтонского ордена Поппо фон Остерна, продвинувшись вдоль побережья залива Фришес-хаф, основали в нижнем течении реки Прегель укрепление, давшее начало Кёнигсбергу. И даже задолго до того, как в 1239 году тевтонами было сожжено прусское укрепление Хонеда, стоящее на высоком холме, возвышающемся над этим самым заливом, где на его месте впоследствии возник замок Бальга. Ещё один чех, почти за два с половиной века до этого, уже пытался завоевать души пруссов, неся им слово божие и крест. Но, в отличие от его земляка-короля, эта миссия окончилась полным провалом. Этот первый чех происходил из княжеского рода Славниковичей и был наречён при рождении Войтехом (наиболее вероятной датой его рождения считается 955 год). Со временем, приняв монашеский сан и получив имя Адальберт (кстати, миропомазал Войтеха епископ Магдебургский Адальберт, он же и нарёк своего духовного сына в честь своего небесного покровителя), в 982 году он стал епископом Праги. Это служение оказалось для Войтеха-Адальбрета полным интриг и гонений со стороны конкурирующего за главенствующую роль над чешскими землями княжеского рода Пшемысловичей (из него-то, по иронии судьбы, и происходил Оттокар II) и не было успешным. Оставив епископскую кафедру, Адальберт в конце концов покинул и Прагу. Спустя годы, в 996 году он оказался в Гнезно — столице первого польского государства, при дворе короля Болеслава Храброго. А весной следующего, 997 года, Адальберт на корабле с дружиной, приданной ему королём, отправился к северным соседям поляков — воинственным пруссам, надеясь обратить их в христианство и, тем самым, отвратить от постоянных набегов на польские земли. Спустившись по Висле до Гданьска, Адальберт отослал корабль и охрану обратно, а сам с несколькими спутниками, среди которых был его сводный брат Гауденций, направился на восток.
Как уже говорилось, миссия Адальберта была неудачной. Он и его спутники были схвачены пруссами, в это время враждовавшими с поляками, и через несколько дней убиты. По легенде, 23 апреля 997 года Адальберт принял мученическую смерть от прусского жреца Сикко (или Зикко) и его помощников: его пронзили копьём (по другим источникам, нанесли семь ран), а затем отрубили голову и надели её на шест. Тело же бросили в воду. Якобы уже сразу после кончины с телом Адальберта стали происходить чудеса: один источник сообщает, что расчленённое тело Адальберта срослось вновь, другой — что верёвки, опутывавшие мученика, разорвались и руки его сами собой сложились на груди в крест.
Болеслав Храбрый, узнав о гибели Адальберта, приказал, как говорят, заплатить пруссам за его останки золотом, равным им по весу. Останки привезли в Гнезно и захоронили на горе Леха в базилике Пресвятой девы Марии. Уже через два года, в 999 году, Адальберт был причислен к лику святых. Позднее мощи Адальберта не раз перезахоранивали, пока, наконец, они не упокоились в кафедральном соборе в честь Святых Вита, Вацлава и Войтеха в Пражском Граде. Святой Адальберт считается покровителем Польши и Чехии. День его поминовения приходится на 23 апреля.
О том, где же Адальберт был схвачен, а потом убит, историки спорят, весьма безуспешно, добрых полтора века. В качестве места его гибели называются локации, отстоящие друг от друга на десятки километров: прусское городище Трусо на берегу озера Дружно в нескольких километрах юго-восточнее нынешнего Эльблонга, селение Швенты Гай к юго-западу от этого же озера, окрестности озера Дзежгонь, окрестности нынешнего Зеленоградска, и даже пределы нынешнего Калининграда. Наиболее, так сказать, канонической, считается версия, что погиб Адальберт неподалёку от селения Тенкиттен (Tenkitten, сейчас не существует) между Пиллау (Балтийск) и Фишхаузеном (Приморск).
Согласно некоторым источникам первая часовня на месте гибели Адальберта в Тенкиттене появилась уже в начале XI века во времена правления Кнута Великого, короля Дании, Норвегии и Англии, побывавшего в этих краях, и считалась самой древней церковью Замланда. Другие источники относят её появление ко времени замландского епископа Иоганна I фон Кларе (1320 — 1344). И уже абсолютно точно церковь в Тенкиттене существовала в начале XVI века, поскольку в архиве Тевтонского ордена имеется распоряжение от 1422 года о том, что штат священников кирхи Святого Адальберта должен был состоять из 4 человек, которым также придавались два певчих и звонарь. Со временем кирха стала популярным местом паломничества, но после Реформации постепенно стала ветшать, пока, наконец, после осенних штормов 1669 года совсем не развалилась от старости.
В начале XIX века о кирхе Святого Адальберта напоминали лишь еле различимые руины одной из её стен, заросшие можжевельником. В 1806 году два уроженца Кёнигсберга — католический священник Фридрих Людвиг Захариас Вернер, а по совместительству поэт и драматург, и Эрнст Теодор Амадей Гофман, юрист и, по совместительству, музыкант и писатель, вдохновлённые деяниями Святого Адальберта, создали музыкальную трагедию «Крест над Балтийским морем» (Das Kreuz an der Ostsee). А в 1822 году на частные пожертвования на месте бывшей кирхи был установлен настоящий дубовый крест высотой 25 футов (9,5 м), окруженный деревянной оградой, и с металлической табличкой-посвящением мученику. Этот крест вскоре также пострадал от штормовых ветров, и в 1834 году на пожертвования графини Эльжбеты Велёпольской был установлен металлический крест высотой около 9 м. В 1837 году крест был украшен дубовыми листьями. На кресте имелась надпись:
Bischof St. Adalbert starb hier den Märtyrertod 997 für das Licht des Christentums. Wielopolska 1831
(Епископ Святой Адальберт
принял здесь мученическую смерть в 997 году,
неся свет христианства.
Велёпольская 1831)
К 900-летию смерти Адальберта, в 1897 году, вокруг креста была установлена металлическая ограда, а сам крест отреставрирован. На кресте появилась ещё одна надпись:
Erneuert am 28 April 1897 durch die Evangelische Provinzialkirche Ostpreußen
(Обновлён 28 апреля 1897 года
с помощью Евангелической церкви провинции
Восточная Пруссия)
Этот крест простоял до отступления немецких войск из Кёнигсберга в Пиллау в апреле 1945 года, и, вероятно, был разрушен во время боевых действий (есть версия, что его уничтожили сами немцы, чтобы он не служил ориентиром для советской артиллерии).
В октябре 1991 года на том месте, где стоял крест в честь Святого Адальберта, по инициативе городских властей города Балтийска установили сначала временный деревянный крест, который в 1997 году, в 1000-летнюю годовщину смерти святого, заменили на металлический.
Крест Святого Адальберта не уникальное свидетельство фиаско христианских миссионеров на прусских землях. Судьбу бывшего епископа Праги десяток лет спустя повторил ещё один посланец папского престола — Бруно из Кверфурта, современник и биограф Адальберта Пражского. Он погиб 9 марта 1009 года, пытаясь окрестить племя ятвягов «на границе Пруссии, Руси и Литвы». На предполагаемом месте гибели Бруно Кверфуртского, в городе Лётцен (Гижицко), также был установлен крест, практически не отличающийся от креста Адальберта.
Ну и несколько слов можно сказать о ещё одной малоудачной миссии в языческие земли, правда, уже не прусские, а славянские, упоминавшегося выше Адальберта Магдебургского. Именно он стал первым христианским епископом, посетившим в начале второй половины Х века по приглашению княгини Ольги русские земли. Причём, ехал он в Киев уже будучи рукоположен в сан епископа «всея Руси». Совсем уж неудачной миссию этого Адальберта назвать нельзя хотя бы потому, что в отличие от Адальберта Пражского и Бруно Кверфуртского, магдебургский епископ вернулся домой живым. Но вот убедить принять христианство правившего тогда Русью сына Ольги князя Святослава ему не удалось.
И, кстати, именно на обратном пути, в чешском Либице, как уверяет «Католическая энциклопедия», Адальберт и совершил в 962 году таинство миропомазания над юным Войтехом Славниковичем.
Выше уже говорилось о том, что Войтех-Адальберт является патроном Польши. Немудрено, что в этой стране в различных городах и деревнях, начиная от Эльблонга и до Кракова, и от Варшавы до Познани, великое множество костёлов посвящены ему. Говорить о том, что вообще в Восточной Пруссии имя Адальберта, помимо кирх и капелл, носило множество улиц и даже отелей, смысла нет. Но не все знают, что и на территории Калининградской области крест в бывшем Тенкиттене — это не единственное сооружение, связанное с этим святым.
Начнём с того, что символ Калининградской области — Кафедральный собор на острове Канта — построен в честь Богоматери и (внимание) Святого Адальберта. В настоящее время собор является светским учреждением. Но католики Калининграда проводят свои службы в освящённом в 2005 году костёле Святого Адальберта на ул. Александра Невского.
Ещё одним напоминанием о святом является бывшая кирха, построенная в его честь (сначала как капелла, автором проекта которой стал известный кёнигсбергский архитектор Фридрих Хайтманн, в 1904 году, а позднее, в 1932 году, с пристроенным нефом, ставшая полноценным храмом) католической общиной Кёнигсберга в Амалиенау, на углу Лавскер-аллее и Кастаниен-аллее (сейчас угол проспекта Победы и Каштановой аллеи). Частично сохранившееся здание много лет занимал научно-исследовательский институт земного магнетизма РАН. В настоящее время (конец 2023 года) здание кирхи передано РПЦ и в ней ведутся реставрационные работы.
А в отлично сохранившейся лютеранской кирхе имени Святого Адальберта в Кранце (Зеленоградск), построенной в 1897 году, сейчас находится православный Спасо-Преображенский храм.
Источники:
Schlicht O. Das westliche Samland: Ein Heimatbuch des Kreises Fischhausen, Pillau vom Jahre 1725 bis zur Gegenwart. Bd. 1., — Verlag von Kolbe & Schlicht, Dresden, 1922.
Voigt J. Geschichte Preussens, von den ältesten Zeiten bis zum Untergange der Herrschaft des deutschen Ordens. Bd. 1., — Königsberg, 1827.